Хорошо же ты ему отплатила, хорошо же ты отплатила всем нам…
– Серой заурядной жизни?
– Разве не так?
– Серой и заурядной?!
– Разве что твой отец был тем ярким пятном, которое…
Даже если бы дело потом дошло до судебного заседания, Настя утверждала бы, что все вышло случайно – она резко вскочила с подушек, почти прыгнула к выходу, задела плечо Амбер, и та, слишком уж расслабившаяся во время беседы, опрокинула на себя чашку с недопитым кофе.
На мгновение Настя замерла, удерживая в себе инстинктивное «извини», а сказала потом совсем другое:
– Вот и еще одно яркое пятно в моей серой жизни.
Это была хорошая победная реплика, после которой можно было уходить с высоко поднятой головой и чувством собственного превосходства. Настя так и сделала, но, когда она уже отвела занавеску и ступила в общий зал кофейни, Амбер, не пошелохнувшаяся и не издавшая ни звука во время инцидента с кофе, произнесла:
– Увидимся на балу.
Это прозвучало как объявление места дуэли.


7

Они действительно увиделись на балу, который состоялся в королевском дворце в последнюю пятницу апреля. Странное дело, но вплоть до вечера пятницы Настя думала о предстоящем событии безо всякого энтузиазма, а напротив – со смешанным чувством скуки и обреченности. Это при том, что в шкафу висело великолепное вечернее платье, равного которому Настя не то что раньше не носила – она таких раньше и не видела, разве что по телевизору в какой-нибудь нарезке голливудских новостей. Замечательные итальянские туфли ручной работы были достойны экспозиции в музее обуви, да и само словосочетание «королевский бал» должно было заставить сердце любой нормальной девушки учащенно биться. Эта самая нормальная девушка дрожала бы от нетерпения и считала минуты до начала грандиозного мероприятия во дворце Утера Андерсона, однако с Настей ничего подобного не происходило. Она сидела на кровати, стучала по клавишам ноутбука, пытаясь украсть какой-то талисман из волшебного замка и регулярно попадая на клыки чешуйчатому монстру. Ни дрожи в коленках, ни страстных взглядов на часы. Монахова бы ее убила за такое свинское поведение. Или отвела к психиатру. Возможно, так и следовало сделать.
То ли виновато было первое впечатление о королевском замке как о месте пустынном, темном и довольно скучном, то ли Настю пугала перспектива снова встретиться с Амбер Андерсон, то ли все это вместе плюс сомнения, что ей вообще стоило появляться в герцогстве Лионейском, – в итоге уныние не проходило.
Было уже около шести часов вечера, когда Настя случайно выглянула в окно и замерла – Лионея прямо на ее глазах превращалась в нечто совершенно иное, в нечто прежде невиданное. Тихие полупустые улочки внезапно оказались заполнены сверкающими автомобилями, причем не синими такси, а дорогими лимузинами. По всему городу зажигалась праздничная иллюминация, которая как будто волнами расходилась от королевского дворца к окраинам. Где-то играл духовой оркестр, и, когда Настя приоткрыла окно, чтобы лучше слышать, в уши ей ударила не только звонкая медь оркестра, но и поднимающийся от мостовой гул голосов множества людей. Затем включились прожекторы и осветили дворец Утера Андерсона, на что гуляющие ответили аплодисментами и приветственными криками. Теперь это уже совсем не походило на музей с покрытыми пылью экспонатами, Лионея стала живым городом, и все в нем вдруг обрело плоть, обрело смысл: в этих огнях, в этом радостно-торжественном шуме Утер Андерсон был настоящим королем, а не подавленным хромым стариком; его дочь Амбер оказывалась пусть стервозной, но принцессой; Роберт Д. Смайли выглядел не мрачным бюрократом, а преданным рыцарем своего короля…
И сама Настя тоже ощутила себя частью этой ожившей легенды, когда в дверь номера постучал посыльный и вручил подарок короля Утера – шкатулку, где в соседних отделениях с достоинством лежали на черном бархате серьги и золотая цепочка. Настя сначала обратила внимание на цепочку со стилизованным символом Большого Совета, деревом с двенадцатью ветвями, а уже потом сообразила, что светлые камушки в серьгах – это не что иное, как бриллианты.
Все это – серьги, цепочка, платье, туфли, музыка за окном, дворец в лучах прожекторов – складывалось как элементы мозаики, и когда они окончательно сложились, то Настя посмотрела на себя в зеркало и увидела не потоптанную жизнью неудачницу с неоконченным высшим образованием, а кого-то другого, кого-то безусловно принадлежащего к блистательному лионейскому вечеру, который был то ли сказкой, то ли картинкой из глянцевого журнала, но в любом случае Настя была безумно рада принадлежать ему здесь и сейчас. Она дрожала от нетерпения, она то и дело поглядывала на часы, она была готова к своему первому лионейскому балу. Первому и последнему.

У меня осталась видеозапись этого бала. Там было много важных персон, и камеры в основном снимали их, поэтому я нечасто попадала в объектив, но это даже и к лучшему, потому что видеть собственную глупо улыбающуюся физиономию – та еще пытка.
К счастью, очень скоро эта глупая улыбка исчезла с моего лица. Думаю, что навсегда.
Как-то мы смотрели эту запись вместе с Иннокентием, и я сказала ему, что если когда-нибудь он увидит на моей физиономии что-нибудь подобное – пусть сразу без сомнений лепит мне пощечину. Он радостно обещал посодействовать.
Иннокентия, к слову, на тот бал не приглашали. Он все еще оставался пленником верхнего этажа «Оверлука», в то время как королевская администрация обсуждала, что с ним делать.
И если раньше у них еще имелись какие-то сомнения насчет Иннокентия, той ночью он развеял их раз и навсегда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132