– Спросишь у него, когда увидишь. Он уже уехал вместе с Амбер Андерсон…
– Амбер Андерсон? Она тоже тут? Ах да, это же Лионея… – Он посмотрел на Настю и улыбнулся. – Ты ведь здесь в первый раз?
Она кивнула.
– Интересное место, рекомендую, – сказал Иннокентий с интонацией агента солидной туристической компании. – Кстати, когда ближайший рейс по маршруту «Отсюда – к чертовой матери»?

Тогда, в свой первый приезд в Лионею, я сразу же отметила эту странную деталь – почти совершенно пустые улицы. Как будто все разом уехали в отпуск. Или как будто на город сбросили нейтронную бомбу. Это было еще тогда, в старое доброе время, а поскольку теперь наступило время новое и не слишком доброе, то город обезлюдел совершенно. Лишь вечером, когда в окнах обитаемых зданий загорается свет, понимаешь, что на самом деле ты не одна. В отеле «Оверлук», к примеру, нас двое – я и Иннокентий. Я на третьем этаже, он – на двадцатом. Я стучу по клавишам ноутбука, пытаясь зафиксировать отдельные куски своего прошлого, а Иннокентий… Бог его знает, чем он там занимается на двадцатом этаже. Скорее всего смотрит телевизор. Хорошо бы он смотрел какие-нибудь развлекательные программы, потому что, когда его заносит на образовательный канал, с Иннокентием случаются внезапные озарения. Последний раз это было так: я стояла в гостиничном вестибюле возле автомата с шоколадными батончиками и готовилась сделать свой выбор, как за спиной у меня возник Иннокентий.
– Представляешь, – заговорил он, не тратя времени на «доброе утро» и прочие формальности. – Сегодня ночью по телевизору показывали документальный фильм про одного парня…
– Еще один твой знакомый? – сочувственно отозвалась я. Все истории Иннокентия походили одна на другую. Он смотрел телевизор и вдруг узнал, что один его знакомый…
– Да, мы с ним вместе работали.
– Разве ты когда-нибудь в жизни работал? – искренне удивилась я. – Мне-то казалось…
– Тебе неправильно казалось, – перебил Иннокентий. – В моей жизни есть место всему, и работе в том числе. Так вот, этот парень, он был такой нервный, все переживал, что его подруга ему изменяет…
– Неужели с тобой?
– Ты можешь помолчать?! – взъярился Иннокентий. Похоже, ему действительно не терпелось выложить свою историю, и я послушно замолчала. Ненадолго, правда. – Все переживал, что его подруга ему изменяет… – повторил Иннокентий, как будто я была туповатым учеником, а он – теряющим терпение учителем.
– Подруга не может изменять, – проявила я непрошеную женскую солидарность. – Потому что дружеские отношения не подразумевают секса, ни моногамного, ни полигамного, никакого. Пример – я не могу тебе изменить, Кеша, потому что не обязана хранить тебе верность.
Пока Иннокентий переваривал мою тираду, я ткнула автомат в нужную кнопку, и тот, капитулируя, выдал мне шоколадный батончик с орехами.
– Не в этом дело, – наконец сказал Иннокентий. – Ну не подруга, ну любовница или невеста… Неважно. Смысл в том, что она ему изменяла, а парень переживал и не знал, что делать. Ходил и ныл – кто виноват, что делать, куда катится мир…
– Дело было в России? – предположила я.
– Может быть, хотя… Не помню.
– Ну и где кульминация твоей истории?
– Кульминация в том, что я ему сказал – ты не виноват, парень. Это всё ваш король – не следит за моралью и нравственностью подданных, сам подает дурной пример, развратничая с актрисами, вот женщины совсем стыд и совесть потеряли…
– И?..
– Знаешь, оказывается, он пошел и убил своего короля, – Иннокентий выглядел по-настоящему потрясенным. – Но я-то просто пошутил, я совсем не это имел в виду, я пошутил…
Я вздохнула.
– Наверное, в следующий раз ты расскажешь, как звал Иисуса на рыбалку, а он тебя не послушал и пошел в Гефсиманский сад.
– Иисуса? Какого именно?
Самое возмутительное, что Иннокентию удавалось сохранять совершенно серьезное выражение лица.
– Кеша, я все больше понимаю людей, которые заковывали тебя в цепи, запирали в подвал, а потом выбрасывали ключ.
– Нет, не понимаешь. Меня ведь сажали не за мои воспоминания…
– Прости, я забыла. Тебя сажали за похищения девушек. Это совсем другое дело.
– Я всего лишь хотел, чтобы у меня была семья. Как и у всех. Жена, дети…
– Мне тебя жаль, – говорю я, доедая батончик. – И я даже плачу. Но про себя. Сдерживаю рыдания невероятным усилием воли.
Иннокентий кладет мне руку на плечо. Я в удивлении оборачиваюсь и вижу на его лице не грусть и не печаль, а именно скорбь, причем глубинную, основательную и настолько древнюю, что даже непонятно, как с такой скорбью можно жить.
– Ты не понимаешь, – говорит Иннокентий, и я с ним полностью согласна. – Ты не понимаешь, что это такое – быть одному на протяжении тысячи лет. Не знать, кто ты и зачем ты здесь. Видеть вокруг чужие расы и не видеть ни единого существа, похожего на тебя. Иногда… Иногда это очень тяжело, Настя.
– Ага, – механически соглашаюсь я.
– Но даже если это очень тяжело, я не могу никуда от этого деться, потому что… Ты знаешь.
Да, я знаю. Потому что Иннокентий не может умереть. Он пытался – бесполезно. Другие тоже пытались, и совсем не из чувства сострадания. Результат – тот же. Получается, что Иннокентий, если хотите, бессмертен.
А еще в некоторых азиатских странах его прозвали Кащей, это означает что-то вроде «вечный узник». Прозвище более чем обоснованное, учитывая, сколько лет Иннокентий провел в тюрьмах и подземельях. Последний раз он провисел на цепях в подвале родового особняка Гарджели лет сорок, не меньше. Я вытащила Иннокентия оттуда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132