Михаил Афанасьевич Булгаков: «Чаша жизни»

Михаил Афанасьевич Булгаков
Чаша жизни


Москва краснокаменная. Рассказы, фельетоны 20-х годов – 4




«Т. 3: Дьяволиада: повести, рассказы и фельетоны 20-х годов»: Азбука-классика; СПб; 2002

ISBN 5-352-00139-3; 5-352-00142-2 (т. 3) Михаил Афанасьевич БулгаковЧАША ЖИЗНИВеселый московский рассказ с печальным концом Истинно, как перед Богом, скажу вам, гражданин, пропадаю через проклятого Пал Васильича... Соблазнил меня чашей жизни, а сам предал, подлец!..Так дело было. Сижу я, знаете ли, тихо-мирно дома и калькуляцией занимаюсь. Ну, конечно, это только так говорится, калькуляцией, а на самом деле жалования — 210. Пятьдесят в кармане. Ну и считаешь: 10 дней до первого. Это сколько же? Выходит — пятерка в день. Правильно. Можно дотянуть? Можно, ежели с калькуляцией. Превосходно. И вот открывается дверь, и входит Пал Васильич. Я вам доложу: доха на нем не доха, шапка — не шапка! Вот, сволочь, думаю! Лицо красное, и слышу я — портвейном от него пахнет. И ползет за ним какой-то, тоже одет хорошо.Пал Васильич сейчас же знакомит:— Познакомьтесь, — говорит, — наш, тоже трестовый.И как шваркнет шапку эту об стол, и кричит:— Переутомился я, друзья! Заела меня работа! Хочу я отдохнуть, провести вечер в вашем кругу! Молю я, друзья, давайте будем пить чашу жизни! Едем! Едем!Ну, деньги у меня какие? Я и докладываю: пятьдесят. А человек я деликатный, на дурничку не привык. А на пятьдесят-то что сделаешь? Да и последние!Я и отвечаю:— Денег у меня...Он как глянет на меня.— Свинья ты, — кричит, — обижаешь друга?!Ну, думаю, раз так... И пошли мы.И только вышли, начались у нас чудеса! Дворник тротуар скребет. А Пал Васильич подлетел к нему, хвать у него скребок из рук и начал сам скрести.При этом кричит:— Я — интеллигентный пролетарий! Не гнушаюсь работой!И прохожему товарищу по калоше — чик! И разрезал ее. Дворник к Пал Васильичу и скребок у него из рук выхватил. А Пал Васильич как заорет:— Товарищи! Караул! Меня, ответственного работника, избивают!Конечно, скандал. Публика собралась. Вижу я — дело плохо. Подхватили мы с трестовым его под руки и в первую дверь. А на двери написано: «...и подача вин». Товарищ за нами, калоша в руках.— Позвольте деньги за калошу.И что ж вы думаете? Расстегнул Пал Васильич бумажник, и как заглянул я в него — ужаснулся! Одни сотенные. Пачка пальца в четыре толщиной. Боже ты мой, думаю. А Пал Васильич отслюнил две бумажки и презрительно товарищу:— П-палучите, т-товарищ.И при этом в нос засмеялся, как актер:— А. Ха. Ха.Тот, конечно, смылся. Калошам-то красная цена сегодня была полтинник. Ну, завтра, думаю, за шестьдесят купит.Прекрасно. Уселись мы и пошли. Портвейн московский, знаете? Человек от него не пьянеет, а так лишается всякого понятия. Помню, раков мы ели и неожиданно оказались на Страстной площади. И на Страстной площади Пал Васильич какую-то даму обнял и троекратно поцеловал: в правую щеку, в левую и опять в правую. Помню, хохотали мы, а дама так и осталась в оцепенении. Пушкин стоит, на даму смотрит, а дама на Пушкина.И тут же налетели с букетами, и Пал Васильич купил букет и растоптал его ногами.И слышу голос сдавленный из горла:— Я вас? К-катаю?Сели мы. Оборачивается к нам и спрашивает:— Куда, Ваше Сиятельство, прикажете?Это Пал Васильич! Сиятельство! Вот, сволочь, думаю!А Пал Васильич доху распахнул и отвечает:— Куда хочешь.Тот в момент рулем крутанул, и полетели мы как вихрь. И через пять минут — стоп на Неглинном. И тут этот рожком три раза хрюкнул, как свинья:— Хрр... хрю... хрю...И что же вы думаете! На это самое «хрю» — лакеи! Выскочили из двери и под руки нас. И метрдотель, как какой-нибудь граф:— Сто-лик.Скрипки:
Под знойным небом Аргентины...
И какой-то человек в шапке и в пальто, и вся половина в снегу, между столиками танцует. Тут стал уже Пал Васильич не красный, а какой-то пятнистый, и грянул:— Долой портвейны эти! Желаю пить шампанское!Лакеи врассыпную кинулись, а метрдотель наклонил пробор:— Могу рекомендовать марку...И залетали вокруг нас пробки, как бабочки.Пал Васильич меня обнял и кричит:— Люблю тебя! Довольно тебе киснуть в твоем Центросоюзе ...в твоем Центросоюзе. — Центральный союз потребительских обществ был создан в 1917 г.

. Устраиваю тебя к нам в трест. У нас теперь сокращение штатов, стало быть, вакансии есть. А я в тресте и царь, и Бог!А трестовый его приятель гаркнул «верно!» — и от восторга бокал об пол и вдребезги.Что тут с Пал Васильичем сделалось!— Что, — кричит, — ширину души желаешь показать? Бокальчик разбил и счастлив? А. Ха. Ха. Гляди!!И с этими словами вазу на ножке об пол — раз! А трестовый приятель — бокал! А Пал Васильич — судок! А трестовый — бокал!Очнулся я только, когда нам счет подали. И тут глянул я сквозь туман — о-д-и-н м-и-л-л-и-а-р-д девятьсот двенадцать миллионов. Да-с.Помню я, слюнил Пал Васильич бумажки и вдруг вытаскивает пять сотенных и мне:— Друг! Бери взаймы! Прозябаешь ты в своем Центросоюзе! Бери пятьсот! Поступишь к нам в трест и сам будешь иметь!Не выдержал я, гражданин. И взял я у этого подлеца пятьсот. Судите сами: ведь все равно пропьет, каналья. Деньги у них в трестах легкие. И вот, верите ли, как взял я эти проклятые пятьсот, так вдруг и сжало мне что-то сердце. И обернулся я машинально и вижу сквозь пелену — сидит в углу какой-то человек и стоит перед ним бутылка сельтерской. И смотрит он в потолок, а мне, знаете ли, почудилось, что смотрит он на меня. Словно, знаете ли, невидимые глаза у него — вторая пара на щеке.И так мне стало как-то вдруг тошно, выразить вам не могу!— Гоп, ца, дрица, гоп, ца, ца!!И как боком к двери. А лакеи впереди понеслись и салфетками машут!
1 2