– Эгли сказала, что дня через три ты уже встанешь. Хочешь, мы тебя к Луизе перенесем?
– Я не оставлю маму.
Кристина не была ей матерью. Но они давно жили вместе. Когда они пришли в поселок, Лиз было меньше года, она была самая маленькая. Ее мать замерзла на перевале, а отец погиб еще раньше. Кристина несла Лиз все те дни. Она тогда была сильная, смелая, у нее еще были глаза. Так и остались они вдвоем. Потом Кристина ослепла. Из-за тех же перекатиполе: не знали еще, что делать. Вот и ослепла. Она редко выходит из дома. Только летом, если нет дождя. Все уже привыкли к дождю, не замечают его. А она не привыкла. Если дождь, ни за что не выйдет. А если сухо, сядет на ступеньку, угадывает по шагам проходящих мимо и жалуется. А раньше она была крупным астрономом. Очень крупным астрономом. Лиз как-то сказала Олегу: «Представь себе трагедию человека, который всю жизнь смотрел на звезды, а потом попал в лес, где звезд не бывает, и к тому же вообще ослеп. Тебе этого не понять».
– Конечно, – сказала Кристина, – перенесите ее куда-нибудь. Зачем ей со мной подыхать?
Олег отыскал на полке банку с маслом, налил в светильник и зажег его. Сразу стало светло. И видна широкая кровать, на которой под шкурой лежали рядом Кристина и Лиз. Олег всегда удивлялся, насколько они похожи, не поверишь, что даже не родственники. Обе белые, с желтыми волосами, с широкими плоскими лицами и мягкими губами. У Лиз зеленые глаза. У Кристины глаза закрыты. Но говорят, что были зелеными.
– Масла еще на неделю хватит, – сказал Олег, – потом Старый принесет. Вы не экономьте. Чего в темноте сидеть?
– Жаль, что я заболела, – произнесла Лиз. – Я хотела бы пойти с тобой.
– В следующий раз.
– Через три года?
– Через год.
– Через этот год, значит, через три наших года. У меня слабые легкие.
– До зимы еще долго, выздоровеешь.
Олег понимал, что говорит не то, чего ждала от него эта девушка с широким лицом. Когда она говорила о походе, она имела в виду совсем другое: чтобы Олег всегда был вместе с ней, потому что ей страшно, она совсем одна. Олег старался быть вежливым, но не всегда удавалось: Лиз раздражала – ее глаза всегда чего-то просили.
Кристина поднялась с постели, подобрала палку, пошла к плите. Она все умела делать сама, но предпочитала, чтобы помогали соседи.
– С ума сойти, – бормотала она. – Я, видный ученый, женщина, некогда известная своей красотой, вынуждена жить в этом хлеву, брошенная всеми, оскорбленная судьбой…
– Олег, – начала Лиз, поднимаясь на локте. Открылась большая белая грудь, и Олег отвернулся. – Олег, не уходи с ними. Ты не вернешься. Я знаю, ты не вернешься. У меня предчувствие…
– Может, воды принести? – спросил Олег.
– Есть вода, – ответила Лиз. – Ты не хочешь меня послушать. Ну хотя бы раз в жизни!
– Я пошел.
– Иди.
В дверях его догнали слова:
– Олежка, ты смотри, может, там есть лекарство от кашля. Для Кристины. Ты не забудешь?
– Не забуду.
– Забудет, – отозвалась Кристина. – И в этом нет ничего удивительного.
– Олег!
– Ну что?
– Ты не сказал мне «до свидания».
– До свидания.

* * *

Старый мылся на кухне над тазом.
– Крупных зверей вы убили, – сказал он. – Шерсть только плохая, летняя.
– Это Дик с Сергеевым.
– Ты сердит? Ты был у Кристины?
– Там все в порядке. Потом принесите им масла. И еще у них картошка кончается.
– Не беспокойся. Заходи ко мне, поговорим напоследок.
– Только недолго! – крикнула мать из-за перегородки.
Старый ухмыльнулся. Олег снял полотенце, протянул ему, чтобы удобнее было вытереть левую руку. Правую старик потерял лет пятнадцать назад, когда они первый раз пытались пройти к перевалу.
Олег прошел в комнату Старого, сел за стол, отполированный локтями учеников, отодвинул самодельные счеты с сушеными орехами вместо костяшек. Сколько раз он сидел за этим столом? Несколько тысяч раз. И почти все, что знает, услышал за этим столом.
– Мне страшнее всего отпускать тебя, – произнес старик, садясь напротив, на учительское место. – Я думал, что через несколько лет ты сменишь меня и будешь учить детей.
– Я вернусь, – ответил Олег. Он подумал: «А что сейчас делает Марьяна?» Грибы она уже замочила, потом переложила свой гербарий, она обязательно перекладывает гербарий. Собирается? Говорит с отцом?
– Ты меня слушаешь?
– Да, конечно, учитель.
– И в то же время я сам настаивал на том, чтобы тебя взяли за перевал. Пожалуй, это тебе нужнее, чем Дику или Марьяне, ты будешь моими глазами, моими руками.
Старый поднял руку и посмотрел на нее с интересом, словно никогда не видел. И задумался. Олег молчал, оглядывая комнату. Старый иногда замолкал так, внезапно, на минуту, на две. У каждого свои слабости. Огонек светильника отражался на отполированном, как всегда, чистом микроскопе. В нем не было главного стекла. Сергеев тысячу раз говорил Старому, что пустая трубка слишком большая роскошь, чтобы держать ее на полке как украшение. «Дай мне в мастерскую, Боря. Я из нее сделаю два чудесных ножа». А Старый не отдавал.
– Прости, – сказал старик. Он моргнул два раза добрыми серыми глазами, погладил аккуратно подрезанную белую бороду, за которую тетка Луиза звала его купцом. – Я размышлял. И знаешь о чем? О том, что в истории Земли уже бывали случаи, когда по несчастливой случайности группа людей оказывалась отрезанной от общего потока цивилизации. И тут мы вступаем в область качественного анализа…
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17