Он резко выдохнул.
— Я же сказал, что этого мне не надо. — Он испытывал огромное напряжение и беспомощность, не позволяя себе коснуться ее, не в силах отвернуться. — Нельзя же нам так поступать с собою.
Она продолжала лежать неподвижно, с закрытыми глазами, бесстыдно предлагая себя. В лунном свете она казалась языческой богиней, которую сморил сон на развалинах Капища. Словно через мгновение она проснется, выскочит и закружится в танце с Дионисом, зачарованная исступленно-веселым богом, а потом с беззаботностью дочери природы упадет с ним в заросли травы.
Ли открыла глаза и взглянула на него. Он почувствовал, как разум оставляет его, померкнув перед силой желания. В глубине ночи, среди рухнувших колонн языческого храма, он был оглушен страстью. В нем словно проснулся сатир, воплощение безрассудной чувственности. О, как мучительно было охватившее его вожделение! Зачем он так долго монашествовал? Теперь он не в силах был справиться с собой.
Она равнодушно взирала на него, прекрасная, холодная, волнующая. Со стоном он потянулся к ней, охватив ладонями нежные груди. От резкого движения у него закружилась голова. Кожа ее была теплой, точно под его жадными руками и алебастр мог согреться. Он стал раздевать ее, и она покорно повиновалась. Без нелепого мужского костюма, она казалась такой маленькой, хрупкой и беззащитной, такой неотразимой в своей женственности.
Он целовал ее, гладил, все глубже погружаясь в сладостный хаос, дивясь ее уступчивости.
Возможно, они перевоплотились в богов, некогда царившихздесь. Забыли свои имена, прошлую жизнь, все поглотила тьма; остался лишь круг лунного света: он и она, жесткая трава в росе, два безымянных существа в окружении древних обломков. Он решил не спешить, хотел ухаживать, завлекать, очаровывать долгими ласками, но все сгорало в диком пламени страсти; изысканный танец любви свелся к дикому, восхитительному порыву.
Ее руки нежно коснулись его плеч — и что-то взорвалось в нем. Вопль экстаза разнесся среди скал и эхо его умножило. Он сжимал ее в объятиях, задыхаясь от волнения, нежности, предчувствия счастья. Когда она слабо отвечала ему, он стонал, задыхаясь от благодарности.
Но вскоре он понял, что она действует прилежно, но бесстрастно. Он дышал неровно, а она — нет. Теперь он знал, что она платит по счету, всего лишь оказывает услугу, утоляет его голод, чтобы не оставаться в долгу, а он настолько доведен до отчаяния, что принял как нищий — брошенную подачку.
Он положил голову ей на плечо, испытывая разочарование и стыд, но по-прежнему не в состоянии отпустить ее.
Прядь ее волос лежала на его ладони. Он обвил вокруг пальцев шелковистый локон, пытаясь дышать ровнее и контролировать себя. Еще через мгновение он нежно коснулся ее уха, проведя пальцем по краю, точно обрисовывая его.
Он не мог смотреть на нее, слишком ясно сознавая, что она никак не отозвалась на этот робкий жест, даже не заметила его. Не было никакого сомнения, что все его ласки оставляют ее совершенно невозмутимой. Грудь ее вздымалась и опадала ритмично, ровно, что жестоко ранило его воспаленное самолюбие.
Он вздохнул и, оттолкнувшись ладонями от земли, откатился подальше от нее. Потом сумел встать, неверными руками поправляя одежду, и побрел по прохладной траве к белеющим колоннам. Он сел на крошащийся от времени камень, некогда служивший основанием храма, и, опустив голову, уткнулся лицом в ладони. Какой-то подонок убил всю ее семью, а он не нашел ничего лучше, как попытаться силой завоевать ее любовь. Он был разгневан, унижен и более одинок, чем когда-либо в жизни.
С.Т. лег спать вдалеке от нее, а Немо свернулся рядом в траве. Проснулся он от звуков и запахов готовящегося завтрака, волк уже исчез. Ли энергично двигалась, не глядя на него, даже когда принесла чашку чая и кусок хлеба, обжаренный на костре, который она сама развела. Он молча взял предложенное и, отхлебывая чай, наблюдал за ней через облако пара, поднимавшегося от чашки. Она собрала все вещи в сумку, аккуратно свернула пакетик с чайным листом и положила его в карман куртки. Когда все было убрано, она принесла его сапоги и поставила рядом. С.Т. хмуро посмотрел на них.
— Они не совсем просохли, — сказала она. — Вам нужно будет еще раз смазать их маслом, а то они потрескаются в подъеме.
— Спасибо. — Он не в силах был поднять лицо и взглянуть на нее. Он внимательно рассматривал собственные ступни и потирал выросшую за ночь щетину.
— Я вот о чем думаю, — тихим голосом сказала она. — Я полагаю, мне лучше всего вернуться в Англию.
С.Т. плотнее сжал губы. Он взглянул вдаль, туда, где по краю луга висел утренний туман.
— Не потому, что вы не можете меня научить фехтовать, — сказала она после паузы. — Об этом я тоже думала. Я не сомневаюсь, что это бы получилось. Но сама идея была жалкой — я считала, что смогу стать такой, как вы. Даже если бы это было возможно, на это потребовались бы годы, правда?
Он допил чай и сидел, облокотясь на колено.
— Так вот почему вы пришли ко мне? Научиться быть разбойником?
— Не просто разбойником, — медленно сказала она, — а Сеньором дю Минюи.
Он покачал головой, коротко и невесело засмеявшись. Она стояла над ним, задумчиво склонив голову, и смотрела ему в глаза.
— Вы — легенда, месье, — сказала она внезапно. — Мой дом находится в такой глуши, как мы сейчас, люди живут там простые, мы мало общались с внешним миром. Вы были у нас три раза… защищая тех, кого притесняли и кто слишком слаб, чтобы постоять за себя и дать отпор обидчикам. Вы, может, даже не помните об этом. Но мы помнили. Люди видели в вас высшую справедливость — выше шерифа, мирового судьи, даже, может быть, выше короля — выше всех, кроме Господа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131