Место было слишком публичным, чтобы заниматься любовью, и они провели все утро за разговорами.
Заметив в очередной нише ярко-красный кувшинчик, Жанна предположила, что он все-таки побывал на Востоке. Просто удивительно, как много она помнит о нем. И как мало знает.
Они с Дугласом незнакомцы, несмотря на близость в постели.
Внизу лестницы горничная повернула направо, проведя Жанну по лабиринту коридоров. Дом был огромным и роскошно обставленным. Все комнаты, мимо которых они проходили, содержались в идеальном порядке. Прошлым вечером Жанна ничего толком не рассмотрела, а сегодняшний день провела в добровольном уединении. Она не хотела видеть Дугласа и всячески откладывала момент их встречи, озадаченная его утренним визитом.
Дуглас выглядел сердитым, словно хотел наказать ее за то, что произошло между ними. Ей даже показалось, будто он сожалеет о том, что предложил ей должность гувернантки, но, когда Жанна согласилась остаться, явно испытал облегчение.
— Со своей стороны Жанна хотела сказать ему, что он больше не должен приходить к ней ночью, что она не намерена сочетать должность гувернантки с обязанностями любовницы. Но, к собственному изумлению, ничего не сказала.
Возможно, боялась, что Дуглас поклянется никогда больше не приближаться к ее комнате. Не перешагнет ее порога, не ляжет в ее постель, не коснется и не поцелует ее так, как только он один умеет.
Как она это вынесет?
В итоге Жанна промолчала, не потребовав обещаний и не получив клятвенных заверений.
Юная горничная указала на дверь и без лишних слов удалилась. Зато словно по волшебству появился Ласситер, облаченный в черную униформу с белым накрахмаленным галстуком и сверкающие белизной перчатки. Он почтительно поклонился.
Жанна, которую с детства окружали сотни слуг, вдруг ощутила неловкость.
— Добрый вечер, — в замешательстве произнесла Она.
Дворецкий только поклонился в ответ, прежде чем повернуться и двинуться впереди нее в столовую. Отступив в сторону, он снова поклонился и сделал знак лакею, который выдвинул для нее стул. Дуглас встал, ожидая, пока она сядет. Затем снова занял свое место слева от нее, во главе стола.
Комната была уютной, с небольшим квадратным столом и резным сервантом у стены. Невысокая дверь соединяла ее с коридором, который, очевидно, вел в кухню.
Несмотря на скромные размеры, столовая служила олицетворением роскоши. Стены были задрапированы узорчатым шелком, над столом висела хрустальная люстра с дюжинами зажженных свечей. Еще несколько свечей из бледно-желтого пчелиного воска горели в серебряных канделябрах, стоявших на серванте.
Если Дуглас хотел произвести на нее впечатление своим богатством, ему это удалось. Его дом был выставкой сокровищ, стоивших, вне всякого сомнения, целое состояние. Но Жанна давно поняла, что характер человека имеет большую ценность, чем его собственность.
— Я рад, что вы решили присоединиться ко мне, — сказал он, кивком отпустив Ласситера. Дворецкий помедлил в дверях, озабоченно оглянувшись, и Жанне захотелось заверить старого слугу, что она не сделает Дугласу ничего плохого.
— Должна же я есть, — не слишком любезно отозвалась она.
Когда-то она была знатоком светских тонкостей, необходимых, чтобы заставить гостей расслабиться и чувствовать себя непринужденно в Волане или в их парижском доме. В качестве хозяйки на приемах, которые устраивал ее отец, Жанна была весьма искусна в умении разговорить робкого человека или одернуть чересчур развязного.
Последние девять лет, однако, отбили у нее охоту к разговорам. Она предпочитала молчание.
— Думаю, вам понравится еда, — сказал Дуглас, не обескураженный ее резким ответом и затянувшимся молчанием. — Моя кухарка славится своей стряпней.
— Не сомневаюсь.
— Как вы провели день?
— Отдыхала. — Она ничего не делала, оставаясь в своей комнате. В ожидании Дугласа, если уж начистоту. Но кому нужна правда? Их связывало много вещей, но честность никогда не входила в их число.
— Надеюсь, слуги позаботились о ваших удобствах? — Он склонил голову набок, изображая гостеприимного хозяина.
Жанна выдавила улыбку:
— Они были чрезвычайно любезны.
Как и они с Дугласом сейчас. Но любой, кто увидел бы их, ощутил бы повисшее между ними напряжение.
Жанна глотнула вина из бокала.
— Неплохое вино, — заметил Дуглас, — чувствуется выдержка.
Жанна вежливо улыбнулась. Интересно, помнит ли он их разговоры на эту тему? Волан имел собственные виноградники, и она привыкла уважать труд и талант, которые требовались, чтобы превратить виноград в вино. Однажды она даже предложила отцу внести некоторые усовершенствования в этот процесс и получила нагоняй за то, что позволяет себе думать о подобных вещах. Дочь графа дю Маршана не должна интересоваться виноделием, какой бы древней и почтен ной ни была эта традиция.
Если Дуглас и помнил этот разговор, то не подал виду.
Он вел себя так, словно они не более чем знакомые. Но Жанна знала, как выглядят его грудь и плечи, прикрытые тонкой рубашкой и элегантным камзолом. Она помнила, как содрогалось его тело от ее ласк, помнила приглушенные стоны, срывавшиеся с его губ.
Как глупо с ее стороны сидеть здесь вместе с Дугласом! Слишком многое осталось недосказанным, слишком много воспоминаний витает в воздухе.
Чувственная интерлюдия — плохая замена честности.
Жанна улыбнулась. Мало того что она дурочка, так она еще научилась обманывать себя.
Месяцы в Париже были самыми радостными и самыми прекрасными в ее жизни. Она провела девять лет в монастыре, расплачиваясь за них. И теперь хочет пережить их снова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87