Будто замаял до смерти… Я тогда аккурат твою мать носила, ну, верой все, а иду как-то – он, полковник-то, и встренься мне на Сопляковке! Вот те, думаю, про него бают – убивец вроде и самого вроде порешили уж, а он живехонек… Чур-чур – говорю, правда, – кто его… Ну, а тут и родила вскорости. Это до среды троицкой, если по-нонешнему… – Бабка Алена хотела отвлечься, но Никита снова решительно дернул ее за юбку.– Куда ж полковник делся, говоришь?– Да тут, как рожать, вскорости большевики пришли. И Соплякова, и полковника – кто ж его – след простыл…Никита опять дернул за юбку. Бабка Алена сидела на кровати. Никита и Петька – на полу.– Много ли добра было, бабушка, у Муси этого, которого полковник порешил?– Та много!.. У-у, сказывают люди, все будто издаля: из Москвы да с Царьграда все, ни ложки тебе деревянной – золоту привез, табуретки – и те золотые, аж, прости господи, по малому ребячьим делом ходить – горшок золотой был. Не наши же те люди – хранцузы-то, не русские. Сопляков тож вроде к хранцузу это ездил, на горшки те взглянуть. Но хоронили когда Мусю, шарили люди, сказывают, – ничего не нашли. Так это ж кто его…Никита и Петька переглянулись. Открытие становится тайной Никита отпросился у бабки Алены заночевать в Петькиной сараюшке.Они долго ждали, пока сядет солнце, стихнут собаки на улице и Петькина мать, еще раз проверив, как чувствует себя Ягодка, скроется в избе.Наконец, когда уже ночь полностью вступила в свои права, Петька зажег три свечи.Мишка со своей плоскодонкой предал – тем хуже для него. Тем хуже для всех. И для Светки. Мало еще слышали они о двух первооткрывателях, которые через несколько дней, может быть, подумают еще, прежде чем решить, с кем разговаривать им, а с кем не разговаривать. Они, конечно, будут разговаривать… Но это – так…Они стали возле бочки, на которой Петька укрепил три свечных огрызка, и, вытянув левые руки ладонями вниз, вплотную к огню, чтобы жгло, поклялись.Текст клятвы произносил Никита; это его дело – сочинять. А Петька слово в слово повторял за ним.Свечи ярко освещали их торжественные лица, и крошечные огоньки пламени трепетали в напряженно-суровых глазах.– Клянусь всегда быть один за всех и все за одного. Надо – так до смерти. А лучше выручить товарища и выручиться самому.– Побеждают храбрые, мужественные, честные. Клянусь не отступать ни перед какими любыми опасностями, за исключением если только надо заманить, как Наполеона – Кутузов.– Клянусь не ныть, не сваливать на товарища свою беду, свои обязанности и все, что положено самому. А едой делиться.– Клянусь не рассказывать ни матери, ни родне, ни знакомым о своих планах, которые будут.– Клянусь держать в тайне все, что узнаю об этих знаках, пока уже нечего будет узнать.– Если я нарушу эту клятву, пусть у меня отсохнет язык. А раз бога нет, пусть каждый плюнет мне три раза в лицо и, если хочет, пусть ударит по-всякому, а я никак не отвечу. Пусть никто тогда не доверяет мне никакого слова, и пусть я буду самым последним паршивцем в деревне, если так. Пусть всех родных моих считают позором.– Клянусь.Потом они разогрели на свечах две стрелы, и каждый приложил к левой руке у локтевого сгиба по раскаленному наконечнику. Пахнуло жженым мясом. Отныне у них будет по три отчетливых метины на левой руке.Мишка имел только одну такую…Потом оба расписались в вахтенном журнале под немножко выправленным текстом той же клятвы.Сочинял Никита хорошо, но когда сочинял на бумаге – то даже еще лучше.Потом задули свечи и, возбужденные, улеглись рядышком на топчане. Гипотеза первая Стоять перед неведомым и не попытаться как-то представить его себе – трудно.Чтобы увязать вместе все услышанное, увиденное и угаданное ими, надо было взвесить тысячи «за» и «против», пересмотреть тысячи возможных «да» и тысячи возможных «нет».Собственно говоря, «взвешиванием» и «пересмотром» занялся один Петька.Никита вдруг приумолк и на все Петькины вопросы отвечал невразумительным мычанием: «Хм… Гм…»Из множества возможных вариантов истории самым реальным в итоге показался Петьке следующий.В 19… году засулинский барин – француз Мусье, или Мусю, что в конце концов не важно, – увидел, что колчаковцев громят и что бежать с имуществом трудно, решил спрятать свои золотые горшки. Убивал его после этого полковник или не убивал – трудно сказать, но план тайника оказался у полковника. Гуменки к тому времени были взяты красным отрядом. Полковник бежал в Сопляковку. Когда же бои придвинулись к Стерле, полковник и Сопляков решили скрыться в приготовленной для этого землянке. Их обнаружили. Может быть, по дыму от печки. Бойцы бросили в землянку бомбу, которая подорвала перекрытие. Как-то тут оказался поблизости Проня, он заскочил в землянку и увидел план, а возможно, тогда кто-нибудь был еще жив – полковник или Сопляков. Проня кинулся искать камень, нашел его, но сам тем временем чокнулся, как правильно решил чернобородый. Может, чокнулся с испугу оттого, что творилось вокруг, а может, с радости. Это тоже бывает. Мишке, например, скажи все, так он с радости чокнется. Землянка от взрыва завалилась тем временем, и осевшая глина похоронила бар. А Проню взяли в дом сумасшедших. Теперь выпустили по старости. Кое-что Проня помнит, а кое-чего – нет. Золото и камень – это ему в голову твердо засело.Такой вариант истории был вполне приемлем, если учесть, что знали они пока слишком мало.И теперь, когда появилось более или менее правдоподобное обоснование тайны, поиски ее становились задачей действия, а не раздумий.Проня мог быть, конечно, и тем самым бойцом, что бросил бомбу. Но боец рассказал бы всем другим бойцам…Сопляков и полковник могли все сами рассказать Проне, если он как-то помогал им… Но тогда все запутывалось еще больше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102