Петька даже спасибо сказал от безвыходности, хотя благодарить особо-то и не за что было. Друзья вздохнули каждый сам по себе и, не глядя в глаза друг другу, тронулись на огород, что у опушки, за редколесьем. Попробуй тут разыщи миллионы, когда дыхнуть времени нет…Никита жил с бабкой, хотя и отец и мать у него были. Сразу после войны его отец навсегда уехал жить в Куйбышев, а за матерью-агрономом через год приехал какой-то дядька с Украины. Мать сказала Никите, что это его новый папа и что они втроем будут жить на Украине. Но Никита отказался ехать и остался с бабкой Аленой. Мать два раза еще приезжала потом, и плакала, и пробовала драться, Никита стоял на своем – и ни в какую. А силой его как возьмешь? Да и вырос уже Никита – брать его силой… Теперь мать с год уже не приезжает. Говорят, у Никиты появился где-то на Украине брат, но Никита говорить об этом не любит и брата не признает. Мать у него красивая, и если бы мать вернулась к бабке Алене – Никита принял бы ее. А вот как быть с братом, он не знает, брата он не принял бы… И мать, и отец присылают им с бабкой деньги. Какой месяц – оба, а какой месяц – ни тот, ни другой. Бабка Алена тогда ворчит под нос, а Никита собирается «тронуться» весной, сразу после школы, в сторожа. Но потом деньги опять приходят, и насчет сторожей Никита так ни разу и не говорил с председателем.У огорода присели, погрустили немножко. Оно, конечно, когда сделаешь дело, кажется – ерунда, а вот пока не начал, хоть с одного краю возьми его, хоть с другого – все равно конца нет…Вдруг по дороге, что вела на Туру, появился дядька Филипп, старший конюх, с двумя жеребчиками в поводу – Орликом и Косатым. Борода и усы у дядьки Филиппа прокурены насквозь: у самого рта – желтые-желтые, аж с коричневинкой, а дальше – светлее, борода у него – от груди до ушей. Дядька Филипп сам невысокий, а сапоги размера шестидесятого, и будто не по силам ему эти сапоги – дядька Филипп никогда не поднимает ноги, а волочит, и серый шлейф бархатистой пыли поднимается за ним по дороге. Во рту у дядьки Филиппа цигарка, кепка надвинута до бровей, и он всегда идет будто бы наугад – только и видит, что под ногами у себя. Если у дядьки Филиппа стать на дороге, так он, верно, и не заметит, пока не столкнется. Только стать ему на дороге еще не решился никто. Низок, низок дядька Филипп, а найдет грудью, так прочухаешься в кустах где-нибудь.Друзья переглянулись и, не сговариваясь, разом сунули тяпки в картофельную ботву.– Дя Филипп! А дя Филипп! Вы не купать ли Орлика да Косатого?Дядька Филипп глянул одним глазом из-под козырька, проволок ногой дальше.– А может, мы покупаем, а? – не отступался Петька, задом двигаясь перед дядькой Филиппом. – Мы ж прошлый раз купали вам, а?Дядька Филипп остановился, поднял голову, рассеянно поглядел на друзей, будто соображая, что им надо от него. Потом сунул поводок Орлика Петьке, а Косатого – Никите. Никита выхватил из-за пояса дядьки Филиппа скребницу, и в один миг друзья оказались на лошадях. А конюх сделал шаг в сторону, к траве, что была как раз у Никитиного огорода, и сел. Дядька Филипп всегда так. Он и с места не сдвинется, пока друзья не возвратятся назад. Тогда он примет у них уздечки и опять зашагает по пыли в обратном направлении. Цигарку он и не сворачивал, наверное, а как просыпался с цигаркою в зубах, так и пыхтел ею до вечера.Летит же время на реке! Когда друзья хватились двигать назад, солнце ухмылялось уже свысока – где-то возле зенита. Но, правда, лошади зато лоснились рыжими боками, что Орлик, что Косатый, – будто олифой смазанные. Уж и песком, и скребницей, и так – ладошкой, и грязью их для чистоты мазали.Ясно, что о себе друзья при этом тоже помнили.А вот тяпки – хоть убей – из головы у обоих выскочили.Вспомнили о них, когда увидели, что на огороде не один дядька Филипп, а что рядом еще знакомый полушалок. Он у одной бабки Алены такой и есть – полушалок – во всей деревне.Дядька Филипп не сидел, а работал. Дядька Филипп тяпал землю, а бабка Алена шла следом. Друзья как увидели это, так и обмерли оба.. У бабки Алены висел через плечо длинный сыромятный ремень от сбруи. Надо же было ей выволочь эту сыромятину из кладовки, – висела и висела она сто лет… Дядька Филипп кончал уже пятый рядок, и даже цигарки в зубах у него не было.Никита подбежал к дядьке Филиппу спереди, так, чтобы дядька Филипп оказался между ним и бабкой Аленой.– Дя Филипп, дай я…Дядька Филипп даже не взглянул на него.– Дя Филипп… – отступая, по мере того как двигался вперед дядька Филипп, канючил Никита.Но лишь на следующем рядке дядька Филипп сказал:– Чего ж давать… Поменялись, выходит…– Дя Филипп… Это мы не менялись, ну, запоздали вроде… Дя Филипп…Дядька Филипп угрюмо закончил шестой рядок и только после этого молча ткнул тяпку Никите, а сам неторопливо пошагал к заждавшимся его Орлику и Косатому. Никита схватил тяпку и торопливо, стараясь не поворачиваться задом к бабке Алене, принялся окучивать куст за кустом.Бабка Алена молча шла следом, и тонкая сыромятина безрадостно висела на ее плече.То, что бабка Алена грозилась иногда отправить Никиту на Украину, это, Никита знал, она болтала только. А вот протянуть по голым ногам сыромятиной бабка Алена могла. А штаны, как назло, закатаны. И стараясь все время иметь в поле зрения бабку Алену, Никита, будто переплясывая, мельтешил ногами вокруг каждого куста картошки.Петька – благо его тяпка оказалась нетронутой – схитрил: начал окучивать с другого конца огорода. И поначалу торопился, а потом успокоился, стал работать ровней.То ли бабка Алена заметила это, или еще что, но подошла и теперь уже молча пристроилась позади него.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102