Тогда все еще возмущенный, но уже настороженный Никита выглянул на поверхность.Петька лежал, затаившись под деревом, и, делая свирепое лицо, держал палец у губ: «Тихо!»Никита змеем выскользнул наружу.Петька ткнул пальцем в кусты.Оба затаили дыхание.Буквально шагах в десяти от их убежища слышался говор. Случайный ветерок шелохнул ветки шиповника, и в лицо пахнуло запахом костра.Говор стих.«Быстро!» – одними губами приказал Петька, и, действуя на животах, они в несколько секунд заложили хворостом выход из-под земли.Никита ткнул пальцем в гнилушку и сделал движение рукой, означающее: «Хорошо, я надумал брать валежник с болота – мало ли кому понадобится на костер!..»Петька мотнул головой: «Ползем!» – и, придерживая левой рукой свою шпагу, двинулся первым. Работая локтями, Никита догнал его. Дальше поползли рядышком, осторожно, сантиметр за сантиметром приближаясь к невидимым собеседникам.Едва приметный костер тлел на крошечном, в несколько метров пятачке между деревьями. Прокопченный до сини котелок слегка покачивался на двух сведенных к центру рогатулинах.Лицом к Никите и Петьке у костра сидел незнакомый лет пятидесяти мужчина с густой черной бородой, в кепке, надвинутой глубоко на лоб, в теплой телогрейке и охотничьих сапогах. Рядом, у его ног, валялось ружье.А спиной к друзьям сидел на обрубке осины маленький взлохмаченный старик, голова которого казалась огромной от беспорядочно разросшихся седых косм, так что нельзя было разобрать, где кончается шевелюра, где начинаются борода, усы.Оба молчали, глядя в огонь.А Петька, увидев старика, цыкнул. Глаза его заблестели. И, готовый позабавиться, он даже приподнялся. Но всегда уравновешенный Никита (которым на этот раз руководило, с одной стороны, благоразумие, а с другой стороны – возможность отомстить за удар по темени) больно ткнул Петьку локтем в бок. И, неслышно огрызнувшись, Петька остался лежать.Взлохмаченный старик был сумасшедшим. Звали его Проней. Кто первым узнал, что зовут его именно так, – не важно. Дня три назад он явился в деревню по одной из таежных дорог, сутулый, седой, пропыленный (тайга нет-нет да и выкинет что-нибудь такое, особенно в эти, послевоенные годы), и не успел он пройти десяти дворов, как мальчишки уже пристроились за ним: «Проня! Проня!..» Он быстро кивал направо, налево, счастливо улыбался до ушей, встряхивал косматой гривой и, часто притопывая ногами, смешно подпрыгивал на одном месте.«Здравствуй, Проня!» – кричал кто-нибудь из мальчишек. И радостный Проня оборачивался на голос: «Здрасти, здрасти!..» Но сзади тем временем слышалось новое «здравствуй», Проня вынужден был повернуться в другую сторону. «Проня, где твой паспорт?» Проня, нагибаясь, показывал мальчишкам свой зад. «Проня, спляши!» И Проня весело подпрыгивал на месте.Сердитые хозяйки разгоняли мальчишек, звали Проню во двор, давали хлеб, картошку, соль и, жалостливо кивая головами, кормили пшенным супом.«Издалеку, отец?»«Далеко, милая, далеко! От бога ж мы! – счастливо улыбаясь, быстро, но внятно говорил Проня. – Отколь же быть? Земля, чай, от бога? Мы тоже! Каменья, каменья – землица-то! Благода-ать!.. – Он вдруг пугался на мгновение, торопливо шарил невидящими глазами по земле, хватал первый попавшийся булыжник, ласково гладил его и, опять счастливый, повторял: – Благода-ать!..» – И говорил, говорил не умолкая.Где он расставался со своими булыжниками, никто не видел, но отыскивал он их везде – по дороге, у реки.Чернобородый поднял голову и поглядел на сумасшедшего старика. Густые черные брови скрывали выражение его узко прищуренных глаз.– Ну, и что же дальше?..Старик выпрямился, взмахнул стиснутыми кулаками.– Проклятый камень! Я видел его!– Что толку, дурак… – сказал чернобородый, ковырнув палкой угли, так что над костром взметнулось облачко золы.– Тридцать лет! Но я видел эту речку! Я не мог уйти раньше! И я видел этот камень!– Что проку, говорю? – как о чем-то надоевшем, опять повторил чернобородый.Старик даже задергался на своем чурбаке.– Я ошибся. Надо было все сначала, – заговорил он с новым воодушевлением. – Этот камень провалился! Но я найду его, ты увидишь. А не найду – обшарю каждый ручей! Сегодня убедишься! Делалось прочно. Глухомань. Зало, прихожая! Подземные хоромы! Милостисдарь!.. – передразнил кого-то старик.– Я уже слышал это, – отмахнулся чернобородый, выкатывая из костра одну за другой две картофелины.– Нет, ты убедишься. Это я запомнил! А рядом выстрелы! Но все ж управился… Места-то ведь как будто свои, а чужие! – старик оглянулся.– А что ж он, идиот-то этот, верующим был, что на библию понадеялся? А? – усмехнувшись, спросил чернобородый, медленно разминая горячую картофелину.Приятели не дышали. Им нравилось, с какой серьезностью чернобородый разыгрывал старика.– О, где этот камень!.. – повторил сумасшедший. – Тут береза была. – Проня оглянулся. – Благодать! Кто знал, что ель заглушит все!Чернобородый бросил обгоревшую кожуру назад, в огонь, вытер пальцы о телогрейку, достал из кармана кисет.– А ты, случаем, не чокнулся тогда от радости? – неожиданно спросил он.Но ответа Петьке с Никитой не довелось услышать, так как в этот момент под локтем Никиты сухо треснула хворостина. Чернобородый разом вскочил на ноги, шагнул в сторону затаившихся друзей и внимательно вгляделся в кусты.– Кто здесь? – спросил он голосом, от которого приятели поежились. Мало ли что…Тяжелые резиновые сапоги его были так близко от Петькиного носа, что казалось, протяни руку – и дотронешься до них.Еще раз оглянувшись, чернобородый возвратился к костру.«Жмем!» – шепнул Петька. Но и без того было ясно, что пора «жать».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102