Но увидев лицо своего предводителя, увидев шальной блеск в его глазах, они поняли, что лучше покориться, и не возражать Виктору Реньяру.Они перекинули через седла мешки и сумки, затолкали в карманы награбленное и двинулись за своим вожаком. Рыжебородый конокрад, обрадованный богатой добычей, догнал Виктора Реньяра и спросил:— А куда мы сейчас?— Сейчас будет большое развлечение, мы должны дотла сжечь дом моего соседа. Мы заберем весь скот и все зерно, ведь этот мерзавец живет на земле моих предков. Он, конечно же, говорит, что имеет какие-то грамоты на владение этими землями, но я-то знаю, что эти земли всегда принадлежали моему роду. И сейчас пришел час расплаты.Через час всадники окружили поместье Лекрузье.Естественно, те не ожидали нападения и были застигнуты врасплох. Сразу же послышались выстрелы, запылали хозяйственные постройки. А Виктор Реньяр самолично пустил пулю в лоб хозяину. Жена и дочь были изнасилованы, бандиты зарубили слуг и занялись грабежом. Единственный, кому удалось вырваться со двора и броситься наутек, был молодой конюх.Виктор заметил парня и, вскочив в седло, с тремя своими бандитами погнался за ним. Парень карабкался на холм, в кровь сбивая руки и ноги, царапаясь о колючий кустарник. А бандиты с гиканьем летели следом. Они стегали парня плетями.Парень уже почти обессилел, он был весь в крови, он вообще уже ничего не понимал, что происходит. И только инстинкт самосохранения гнал его вперед.— Ату его! Ату! — кричал Виктор Реньяр, пришпоривая коня.Кое-как парень вскарабкался на вершину холма. Всадники отнего отстали, и Виктор выхватил пистолет, понимая, что сейчасбеглец может уйти. Он прицелился и выстрелил. Пуля попала в бедро. Парень качнулся, упал на одно колено, а потом, не удержав равновесие, покатился вниз по откосу. Он подскакивал на камнях, переворачивался через голову, падал, вновь пытался встать на ноги, но простреленное бедро не давало ему это сделать.А Виктор Реньяр и трое его приспешников стояли на вершине холма и гоготали, гладя на бесплодные усилия молодого конюха.— Кончай его! — сказал Виктор рыжебородому конокраду.Тот поднял ружье, приложил приклад, старательно прицелился и нажал на курок. Но ружье дало осечку.— Черт, кремень кончился! — сказал бандит, заглядывая в механизм.— Ах, мерзавец, ты боишься запачкать себя кровью!— Нет-нет, Виктор, я не боюсь, дай пистолет. Виктор отдал рыжебородому свой пистолет и тот, взяв его обеими руками, выстрелил почти не целясь.Парень вскрикнул, дернулся и его тело покатилось вниз, оставляя на белых, выбеленных дождем и солнцем камнях кровавые следы.— Возвращаемся домой, — сказал Виктор, — и устроим пир! В подвалах еще много вина, еще не во всех черных бочках проделаны дыры. Вперед! Вперед!Бандиты, наспех похватав все самое ценное в доме соседей, направились к дому Реньяров, где не так давно был хозяином старый Гильом.Хоть все и говорили, что он страшно жестокий человек и самодур, но до того, что творит его старший сын он не доходил. Виктор приумножил в себе все недостатки старого Гильома и приобрел еще кучу новых. Многие из бандитов, не раз сталкивавшиеся с жизнью и смертью вплотную, были поражены его бесцельной жестокостью и необузданностью нрава.А маленький Анри так и сидел в резном кресле деда, боясь отворить дверь, боясь выйти из комнаты. Он понимал, что отец, хотя и любит его, но сейчас, попадись он ему под горячую руку, может с ним сделать все что угодно, даже убить. И поэтому мальчик беззвучно плакал, вздрагивал, размазывал по щекам слезы и с опаской посматривал на дверь, боясь, что кто — то из подвыпивших бандитов или сам отец ворвутся в эту комнату, служившую ему ненадежной защитой. Даже под родным кровом после смерти деда Анри не мог себя чувствовать в полной безопасности.И он, глядя в потемневшее окно, прошептал:Констанция, почему ты не взяла меня с собой? Ведь мне здесь так плохо и одиноко!Но его мольбу никто не услышал. За окнами шумел дождь, свистел ветер, поскрипывали старые деревья.А снизу раздавались разухабистые голоса, грязная брань и дикие вопли пьяных мужчин, среди которых Анри иногда слышал надсадный голос своего отца. Тогда собутыльники на мгновение замолкали и слушали бессвязную речь своего предводителя, состоявшую, преимущественно, из проклятий и ругательств. Эти речи неизменно заканчивались выстрелами и битьем посуды.Вот уже который день наши беглецы ехали по побережью. Они останавливались на ночь в дешевых тавернах. И без того тощий кошелек Филиппа Абинье стремительно худел.Мадам Абинье, непривычная к долгой верховой езде, совсем измаялась. Скулы ее совсем заострились. Но как ни уговаривал Филипп свою мать, та почти не притрагивалась к пище. Возбуждение последних дней давало о себе знать. И иногда Этель Абинье чуть не падала с седла от усталости, но всегда находила в себе силы не показывать это своим спутникам. Ведь из-за нее могла случиться остановка, Филипп мог отказаться ехать дальше, если мать занеможет.Констанция же, как будто всем своим существом стремилась вперед. Ее как будто толкала какая-то неизвестная сила, заставляя вернуться в края, где прошло все ее детство, о котором она почти ничего не помнила. Глядя на пейзажи, она и не подозревала, что все ближе и ближе подбирается к разгадке тайны своего рождения.Филипп опасался, что кто-нибудь увидит дорогой медальон на шее Констанции и как-то сказал об этом девушке. Та грустно улыбнулась, сняла медальон с шеи и отдала Этель, хотя никогда не расставалась с ним прежде. Мадам Абинье завернула медальон в платок и спрятала. В те времена в этих местах было не так уж много путешественников.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77