– Почему же? – Обращенный на меня взгляд стал совсем светлым. – Я первый раз встречаю человека, который понимает меня от начала и до конца. Наверное, наша встреча – прощальный подарок судьбы. Жаль, что у нас осталось совсем немного времени, но знаешь… Последние дни в моей груди словно набухал ком, от которого становилось все труднее дышать, а сейчас он исчез. Полностью. Ты настоящий волшебник!
Понимаю до последней крохи? Да, это единственное, на что я способен. Понять. Кого угодно, только не себя самого. Наверное, такова истинная плата за любое могущество: ты можешь осчастливить своими действиями весь мир, но чтобы обрести немножко собственного счастья, нужно найти иголку в стоге сена, каплю в море, человека в толпе… Короче говоря, совершить невозможное. Чудо. Но если ты сам – чудотворец, тебе никогда не удастся сотворить чудо для себя, остается только покорно и терпеливо ждать, веря и надеясь. Но сидеть и ждать – скучно, не правда ли?
– Я просто дал тебе возможность выговориться.
– Но я же почти ничего не сказала!
Верно. Слов было произнесено немного. Хотя чтобы передать суть человека, предмета или события, не всегда нужно погружаться в дебри рассуждений. Достаточно главного – соответствия сказанного, подуманного и существующего в действительности. Достаточно собрать вместе три стороны зеркала; если указанное условие выполняется, хватит и нескольких слов.
– Ты не смогла бы сказать то, что по-настоящему необходимо было отпустить на свободу. Согласна?
Она помолчала, напряженно размышляя, но не стала спорить:
– Да, я не призналась бы в грехах родителей.
– И совершенно зря, потому что их грехи – не твои. Тебе нечего стыдиться.
– Но когда люди узнают о моем происхождении…
– Начинают посмеиваться, шептаться за спиной или сокрушаться? Разумеется. Люди всегда так поступают.
– Но ты… Ты не сделал ни того, ни другого, ни третьего.
И опять сглупил. Стоит обратиться к самому себе с любимым вопросом Мантии: до каких же пор? Только бы женщина не продолжила плести цепочку логических выводов и не объявила меня не-человеком…
– Я нахожусь примерно в том же положении, что и ты. А стоя рядом на дне одной и той же ямы, глупо вести себя подобно заглядывающим в нее сверху.
Хель заинтересованно подалась вперед:
– А что случилось с тобой? Ты же не лицедей.
– Но наши судьбы похожи. Я тоже родился нежеланным, а когда повзрослел, увидел в глазах родственников презрение и страх. И желание избавиться от меня, пока не стало слишком поздно.
– И?
Как мы все любим со стороны переживать чужие несчастья! Впрочем, не буду обижаться на женщину, с которой жизнь обошлась на редкость сурово, а напротив, подарю ей несколько минут другой жизни. Не совсем моей, поскольку не могу рассказать всего, но другой , и это главное:
– Они сделали попытку. Неудачную. Вернее, не удавшуюся. Боги не захотели обрывать нить моей судьбы, уж не знаю, по какой причине. Я остался жив, а люди вокруг… Представляешь, смирились с моим существованием. И даже начали извлекать из него выгоду. Но я не против. Если могу хоть чем-то порадовать или помочь, значит, не зря появился на свет.
– Не зря появился…
Хель рассеянно провела пальцами по тонким губам.
Задумалась о чем-то своем? На здоровье. Думать вообще полезно, особенно когда других занятий под рукой все равно не находится.
Но она что-то говорила о мечтах…
– А если бы ты могла избавиться от своего Дара?
Голубые глаза непонимающе расширились:
– Избавиться?
– Ну да. Насовсем.
– Сие невозможно.
Что мне особенно нравится в собеседнице, так это уверенность по поводу и без оного. Дорого бы я дал за обладание таким качеством, ибо сам наделен совершенно противоположным: постоянными сомнениями.
– Ты сказала, что мечтаешь перестать быть лицедеем. Мечтаешь родиться заново. Конечно, рождение ни я, ни кто другой обеспечить не сможет, но вот насчет исполнения желания… Ты слышала что-нибудь о «коконе мечты»?
Хель горько фыркнула:
– А кто не слышал? Но все это лишь сказки для малышей.
– Почему же только для них? Взрослые тоже любят послушать волшебные истории о героях, спасающих принцесс…
– Из лап ужасных драконов?
А вот теперь можно обидеться. Драконы ужасны? Разве что своей настырностью и лишь некоторые. В большинстве же… За исключением меньшинства, то есть меня.
– Не только. И не говори, что вечерней порой на постоялых дворах, когда эль и вино согревают душу, ты никогда не прислушивалась к песням бродячих певцов и словам сказителей! Ведь слушала, затаив дыхание, верно? Слушала?
Она робко улыбнулась, признавая:
– Поймал. Слушала, конечно.
– Потому что желала обрести средство от своей беды. Пусть недостижимое и несбыточное, но то, о котором можно вспомнить в особенно грустный день и на которое можно надеяться, раз уж ничего другого не остается. Угадал?
– И как тебе это удается?
– Что именно?
Хель пораженно приподняла брови:
– Ты будто видишь меня изнутри. Будто… Ну да, как я повторяю чью-то поступь, слова и жесты, ты делаешь все то же самое, но с мыслями! Может быть, и в тебе течет кровь лицедея? Или кого-то еще?
Лицедея? Нет, милая, моя мать не грешила с заезжими молодцами, и на чистоту собственной крови я вполне могу рассчитывать. К тому же, хоть ты и верно подметила внешние проявления моей любимой забавы и одновременно моего проклятия, до сути не докопалась. Оно и к лучшему, разумеется… Лицедей запоминает образы и хранит в неизменности, у меня же все некогда увиденное и прожитое сплетается в единый узор, узлы которого не стоят на месте, то ли неуклюже хромая, то ли танцуя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20