– У нас лошади, – сказал я, невидимому хозяину, – можешь их устроить в сарае?
– Это можно, – согласился он. – Проходите, гостями будете. А насчет лошадей не сомневайтесь, я за ними присмотрю.
Мы с Матильдой вошли в избу. Здесь было еще темнее, чем на улице. Я сразу же стукнулся ногой о какую-то кадку.
– Дед, ты бы хоть лучину зажег, ничего не видно, – попросил я.
– И это в наших силах, – сказал он. – Постойте, сейчас будет свет.
Мы плечо к плечу стояли на месте, ожидая пока он откроет печь, нагребет угольев и зажжет лучину. Однако все оказалось цивилизованнее, старик запалил сальную свечу. Только что вспыхнул ее фитилек и слегка осветил комнату, как какой-то человек, которого я даже не успел рассмотреть, словно выдохнул с воздухом:
– Братцы, хранцузы!
– Вяжи иродов! – подхватил другой голос, и в меня сразу вцепилось несколько рук.
Свеча мигнула и погасла, после чего кто-то из темноты влепил мне затрещину. Скорее от неожиданности, чем намеренно, я ударил кулаком в темноту и попал во что-то мягкое, которое тотчас, отчаянно, закричало тем же голосом:
– Братцы, он дерется!
Мне ничего не оставалось, как вырваться из рук и отпрыгнуть в сторону. Как обычно бывает в таких ситуациях, сразу же кто-то кому-то врезал и тотчас, получил в ответ. После чего началась общая слепая драка. Я тихо отступал в сторону, но на меня наткнулись, и опять пришлось бить «на звук». После этого мне удалось прижаться к стене.
Может быть, я бы и перестоял самую кутерьму, но тут закричала Матильда и пришлось броситься ей на выручку. Тотчас кто-то зацепил меня кулаком. Удар невидимому противнику удался, в ответ я тоже кого-то ударил и, не сдержав эмоции, громко сказал несколько популярных русских слов, после которых вдруг наступила тишина. Все участники драки, застыли на своих местах, громко отдуваясь. Никто ничего не говорил и слышно было лишь тяжелое дыхание. Потом кто-то сообщил будничным голосом:
– Будет драться, это не французы.
– Конечно не французы, – подтвердил я. – Вы что не слышите, как мы говорим? Просто на нас надета французская уланская форма.
– Старик, зажги свечу, – попросил тот же спокойный голос.
– Где та свеча-то? Растоптали-то ножищами, ироды! – заныл хозяин. – Напасешься на вас свечей, если их ногами топтать будете!
– Не ругайся, старик, – утешил его все тот же человек, – зажги новую.
Уверенному в себе мягкому баритону хозяин перечить не решился, и опять повторилась та же процедура с печью, углями и свечой. Все ждали на своих метах, когда, наконец, появится свет. Я с интересом оглядел противников, Было их шестеро против нас двоих. Правда, последний шестой, или первый, что было бы правильнее, по сути, стоял в стороне и в драке не участвовал.
– Действительно, французские уланы, – с насмешкой, констатировал он, – а ругаются и дерутся, вполне по-русски. – И кем вы будете, господа уланы?
– Федор Васильевич! – вдруг, воскликнул юный корнет. – Вы меня не узнаете?
Тот внимательно осмотрел молодого офицера, и развел руками:
– Простите, сударь, не могу припомнить, мы с вами раньше встречались?
То, что «француз» узнал их начальника, успокоило драчунов больше чем наша русская речь. Они заметно расслабились и теперь смотрели на нас не столько насторожено, сколько с любопытством. Матильде, то, что Федор Васильевич ее не узнал, чрезвычайно понравилось. Она встала в нарочито залихватскую позу и подперла рукой бедро, спросила весело, даже с внутренним восторгом:
– И так не узнаете?
Федор Васильевич, смешливо развел руками. Я уже догадался, кто это и вполне его понимал. Откуда московскому генерал-губернатору было помнить всех молодых людей, которые знают его в лицо.
– Не узнаю, – нарочито виноватым голосом ответил он, – простите, сударь, старика, слаб зрением. Может быть, вы представитесь, тогда…
– Мне бы все-таки хотелось, что бы вы меня вспомнили, – ничуть не смущаясь, настаивала Матильда. – Может быть, теперь вспомните?
Она сняла уланку, шапку с четырехугольным верхом, украшенную металлической налобной бляхой и, встряхнув головой, разметала по плечам роскошный темный волосы.
– Баба! – почти с ужасом, прошептал кто-то из присутствующих.
Федор Васильевич смутился, сделал шаг вперед и застыл, всматриваясь в корнета с женской прической. Матильде так понравилось его искреннее удивление, что она звонко расхохоталась.
– Матильда Афанасьевна? – неуверенно, произнес он. – Неужели это вы?
Однако француженка так хохотала, что не смогла ответить. Ростопчин, какое-то время крепился, потом и сам рассыпался дробным смехом. Его тотчас подхватили оруженосцы. Не смеялись только мы со стариком-хозяином. Он был то ли в трауре по погибшей свече, то ли осуждал простоволосую бабу, я же не видел особого повода для веселья.
– Не узнал! Не узнал! – наконец смогла пересилить взрыв веселья Матильда.
– Голубушка, вот воистину явление, – заговорил Ростопчин, – как, неужели это вы? Какими судьбами? Бежите от французов?
– Вот еще! – задорно ответил корнет. – Ни от кого мы не бежим, просто ищем спокойное место переночевать. Хотели заехать к вам в Вороново, да вот Алексей Григорьевич отговорил, сказал, что там Наполеон!
– Ничего там теперь нет, – грустно сказал Ростопчин, – я сам сжег имение, чтобы ничего не досталось неприятелю. Вы ошиблись, молодой человек, – обратился он ко мне, – Наполеону там теперь нечего делать.
Теперь все посмотрели на меня. Мне пришлось поклониться, после чего интерес ко мне оказался исчерпан, и все внимание опять досталось Матильде. Ростопчин казался крайне заинтригованным ее внезапным появлением и начал расспросы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94