..
– Это не изюминка, это целый килограмм изюма, – взорвался хохотом помощник гангстера. – Знаете, у Хозяина столько красавиц, и все они глаз с него не сводят, так не сводят, что иногда у него от них изжога мозгов и несварение мышления. Так что выезжайте. Немедленно!
– Я не смогу... – Даша постаралась придать голосу категорические нотки.
– Слушай, девочка, если я тебе скажу, что моя машина стоит на твоей автобусной остановке в ста метрах от тебя, это тебе что-нибудь прояснит? Даю тебе ровно пять минут. Если через триста секунд ты не будешь сидеть на заднем сидении моей машины с изумрудными сережками в ушах, то через шестьсот в голове твоего домашнего хирурга будет сидеть две маленькие пули калибра девять миллиметров. А третья будет греть ему желудок. Ферштейн?
Даша опустила трубку.
Постояла, глядя в окно.
Увидела конец июня.
Неухоженные клумбы.
Цветы, выросшие то там, то здесь.
Вспомнила, как в апреле, сидя на крыльце, рвала в сердцах пакетики с семенами.
Усмехнулась.
Прошла в комнату.
В глаза бросилась коробка с бижутерией, стоявшая на трюмо.
Подошла.
Открыла.
Изумрудные сережки лежали сверху. Взяла одну. Рука сама потянулась к уху. Одела. Затем другую.
"Ну и лицо! А ведь сережки делают его привлекательным. Таким же привлекательным, как картины Пикассо. Надо было их выбросить. Если бы выбросила, то не стало бы связующей нити. Между мной и Чихаем. И вот, он за нее потянул".
Хирург перевернулся на бок. Притянул к себе Дашину подушку, обнял ее и вновь засопел.
Даша прошла на кухню.
"Что делать? Они не остановятся ни перед чем. Они убьют его. И в любом случае возьмут меня. Они все могут.
Что делать? Звонить в милицию? Бесполезно. Трудно представить, что они не учли этого варианта. Тем более, что по этим вариантам, то есть по связям с милицейской общественностью, они большие специалисты.
А если она пойдет? Чихай ее продержит максимум дня два. Она уж постарается.
А Хирург?
Хирург поймет и простит. Она ему все объяснит.
Что объяснит? Нет, надо написать записку.
Написать записку? Значит, я уже согласилась?
Да, написать. Что написать? Что меня насильно увез Чихай? А если Хирург бросится спасать? Бросится, он знает, куда. Явиться, интеллигент с нежными руками пианиста, и получит пулю в живот.
Нет!!! Он мне нужен.
Нужен живым. Но что-то написать надо.
Где карандаш, где блокнот?"
Даша вырвала листок из кухонного блокнота, в котором записывала рецепты и свои кулинарные фантазии, вынула ручку, жившую в пружинке корешка, задумалась.
Когда она написала: "Милый, я ничего не могу сделать" и зачеркивала все, кроме "милый", в окно кухни тихонько постучали.
Стучал Савик, стучал стволом пистолета. Вид у него был простецкий. Он укоризненно покачивал головой.
37. Та, будущая, была сильнее.
Даша вышла, в чем была. В халатике на голое тело. Вышла намеренно без вуалетки, вышла преувеличенно хромая.
Увидев ее, Савик замер с открытым ртом. Пистолет его опустился.
Усмехнувшись, Даша вспомнила термостат. "Хорошо, что его нет под рукой, – подумала она, проходя мимо "амура". Да, Савик – это амур, посланник Зевса. Зевса наших дней. И потому он с пистолетом.
В машине задумалась. Ее удивляла уверенность. Уверенность в себе. Ей было не страшно ехать с Савиком. И будет не страшно с Чихаем. А рядом с Хирургом она млела.
Млела, как же. Даша вспомнила термостат. И уверенность укрепилась. Если взять что-нибудь тяжелое, усвоила она с помощью Хирурга, и кинуть в оппонента, то он упадет, а на следующий день у него будет унизительный синяк.
Даша увидела себя в зеркало заднего вида. "Видок что надо". Подмигнула.
– А чего это ты ликуешь? – спросил ее Савик, непонимающе посматривая в зеркало. – Истосковалась, что ли, по Хозяину?
– Да нет, чего это по нему тосковать? Он почти бетонным сам себя сделал. А по бетону не потоскуешь...
– А чего лыбишься тогда?
– У меня термостат в кармане. Он придает мне чувство силы.
Савик взглянул недоверчиво. Когда она садилась в машину, ничего в карманах халата у нее не было.
– Понятно... Пообщалась с интеллигентом, теперь по ихнему выражаешься.
– Ну да.
Посмотрев в зеркало, Даша увидела обеих Даш одновременно. Они жили отдельно, соприкасаясь лишь половинками тел. Иногда одна из них как бы растворяла другую, и Даша видела себя, то прежней, со страхом рассматривающей жизнь из-за угла, то будущей, всесильной, рассматривающей опасность, как некую возможность стать на ступеньку выше. Выше себя. И та, будущая, была сильнее.
38. Она сделает все, как надо.
Савик высадил Дашу у чугунных ворот загородной резиденции Чихая, распологавшейся на поросшем липами обрывистом берегу Клязьмы. Дом, окруженный неприступными стенами, был обычный, из вальяжного красного кирпича, с безвкусными, но ставшими всем привычными балкончиками и башенками. Даша шла к нему, припадая на короткую здоровую ногу и поглядывая в окно, за которым, она догадывалась, стоял и смотрел на нее человек, считавший себя хозяином таких, как она.
Чихай действительно стоял у окна и смотрел на приближающуюся Дашу. Перед тем, как подняться по ступенькам, ведущим к входной двери, она посмотрела на него робко, как на хозяина.
Чихай, с утра страдавший от головной боли, улыбнулся ломко. Вместе с взглядом Даши в него вошла радость. Он понял – она пришла с сережками, значит, сделает все, как надо, как он хочет. И ему станет легче.
39. Он внутри такой.
Когда Дашу ввели в гостиную, Чихай сидел в кресле. Гостиная с этим креслом, стоявшим напротив входа, чем-то напоминала тронный зал. Нет, кресло не стояло на возвышении. Наверное, просто Чихай смотрел как король, и гостиная была богатой, и люди в ней находившиеся смотрели на хозяина как на короля.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80