вор Васька, воров сын Васька… я, может быть, со зла вор-то… оттого я вор, что другим именем никто, никогда не догадался назвать меня»… Это очень верно! Нельзя человеку привыкать к тому, что он плох. Стоит ему в этом утвердиться – все пропало.
Я мало знал о жизни Екатерины Ивановны и стеснялся расспрашивать. Но вот однажды к нам во двор зашел человек лет под сорок, с рюкзаком за плечами. Я как раз был во дворе с группой старших ребят. Мы невольно прекратили разговор и вопросительно смотрели на незнакомца. Лицо обветренное, брови выгорели, рюкзак – тоже. Одежда и сапоги запылены, и кажется – он пришел издалека, пыль на нем не только та, что пристала по пути от станции к нашему дому, – пыль многих дорог.
– Я брат Екатерины Ивановны Артемьевой, – сказал, подойдя, этот человек. – Нельзя ли повидать ее?
– Отчего же нельзя! Можно.
Тотчас кто-то слетал за Екатериной Ивановной. Мы смотрели, как она идет по двору, торопливо, все ускоряя шаг, еще издали жадно и радостно вглядываясь в лицо брата. Он пошел ей навстречу. Она была ему по плечо, и он низко наклонился, обнимая ее.
Должно быть, они давно в разлуке – это было видно по тому, как они шли навстречу друг другу, не замечая ничего и никого вокруг.
Владимир Иванович Артемьев пробыл у сестры только сутки. Он был в Ленинграде проездом и возвращался в Казахстан, где уже долгие годы работал геологом. Екатерина Ивановна ни на минуту не изменила своим обязанностям, и как мы ни просили ее уйти к себе пораньше, она не согласилась. Но мы впервые увидели, что она может быть поглощена чем-то, кроме ребят и детского дома.
Месяца через два снова появился у нас незнакомый человек, на этот раз с чемоданом в руках, в легком плаще.
– Я брат Екатерины Ивановны Артемьевой. Нельзя ли ее повидать? – спросил он.
Все было, как в первый раз: Екатерина Ивановна бежала ему навстречу с лицом, омытым радостью, и он шел к ней, улыбаясь так, что и без всяких слов было ясно, как давно они не видались и как рады друг другу. Этот брат оказался врачом, работал в Крыму, где-то неподалеку от Никитского сада.
Когда некоторое время спустя снова явился человек, спросивший, нельзя ли повидать Екатерину Ивановну, Жуков тут же на пороге спросил, не дав ему договорить:
– Вы ей, наверно, брат?
– Да, – ответил тот. – А что, похожи разве?
Через день, когда я провожал его на станцию, Борис Иванович рассказал мне, что Екатерина Ивановна – старшая в семье – заменила рано умершую мать шестерым братьям.
– Остались мы мал мала меньше: старшему пятнадцать, младшему три. А Кате было всего девятнадцать. Она вам никогда не говорила? Ну да, не любит она рассказывать о себе… И вот всю жизнь нам отдала. Кормила, одевала, учила. Когда старший брат стал на ноги, начал ей помогать. Так у нас и пошло: старший вырастет, выучится, потом вытягивает остальных. Но Катя… ведь сама была, в сущности, девчонкой, а так дома и пропадала – мыла, чистила, стирала на всех. И училась. А к учительской работе у нее страсть. Один раз было так. Предложили ей работу в лесничестве. Это, помню, хорошо оплачивалось. В семье мы тогда едва сводили концы с концами. Отец работал, как каторжный, да ведь столько ртов… И Катя скрепя сердце согласилась. Проходит лето, настает сентябрь, прибегает Катя домой в слезах: «Не могу видеть, как дети в школу идут… с книжками, с тетрадками…» И вот плачет-заливается. Отец ей тогда и сказал: «Не насилуй своей души, возвращайся в школу. Как-нибудь сведем концы с концами». Да. Катя – она… Он поискал слова:
– Катя – она человек…
После того как побывали у нас эти три гостя, Екатерина Ивановна, случалось, говорила ребятам, когда надо было сослаться на мнение бывалого человека:
– У моего брата-врача был такой случай… Мой брат-геолог рассказывал… Брат-инженер…
Был у нее еще брат – капитан дальнего плавания, брат в армии, брат – директор завода. Все они жили и работали в разных концах страны, отовсюду к Екатерине Ивановне приходили письма. И, принося ей очередной конверт, ребята уверенно говорили:
– Вам письмо от брата, Екатерина Ивановна.
А потом спрашивали:
– От которого?
А однажды со станции подошла к нашей поляне группа молодежи – человек десять, все по-летнему в светлой легкой одежде, крепкие, загорелые. Мы как раз стояли неподалеку от проходной и с любопытством смотрели на них.
– Скажите, – обратилась к нам коротко стриженная девушка с мальчишеским хохолком на макушке, – здесь работает Екатерина Ивановна Артемьева?
– Господи Исусе! – воскликнул Петька, в полной уверенности, что и эти тоже – братья и сестры нашей Екатерины Ивановны.
Петька никогда не отличался набожностью и вообще-то готов был ко всему на свете. Но такая многолюдная семья… это несколько нарушило его душевное равновесие.
Впрочем, тут же выяснилось, что это бывшие ученики Екатерины Ивановны, ее последний школьный выпуск. Теперь некоторые из них учились на рабфаках, другие были уже студенты-третьекурсники, третьи работали на заводе. Екатерина Ивановна совсем потонула в этой пестрой, веселой толпе. Она всех отлично помнила, называла по имени, каждого расспрашивала про родителей, братьев и сестер.
– Вы школу совсем-совсем оставили? – с сожалением воскликнула все та же стриженая девушка, похожая на мальчишку.
Она с первой минуты встречи уцепилась за локоть Екатерины Ивановны и уже не выпускала его.
– Ну, почему же? Здесь у меня всё сразу – и семья и школа.

27. «К ДВУМ ЕДИН…»

В школах кончались переводные испытания. «Ленинские искры» пестрели сообщениями об ударниках учебы, о классах со стопроцентной успеваемостью и о классах, которые пришли к испытаниям неподготовленными.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120