Я молча высыпал в небольшой таз толченого мелу, развел водой, размешал, потом влез на подоконник, взял у Алексея – длиннолицего, бледного мальчишки с торчащими ушами – тряпку и обмакнул ее в меловой раствор.
– Посмотрите сначала, как надо, – сказал я ребятам.
Все головы повернулись ко мне. Только Глебов ожесточенно тер тряпкой пол, со злостью что-то бормоча себе под нос.
– Два квадратных метра… Вуз кончил… Для Глебова баню топят… – доносилось до меня.
Протирая стекла, я краем глаза наблюдал за ним и вскоре с удовольствием увидел, что Глебов уже вышел за пределы злополучных двух метров.
– Ладно, давайте мы теперь сами! – грубовато, но решительно произнес Стеклов.
Я вытер руки и пошел по другим спальням. Потом спустился во двор.
Санитары выстроились в очередь у бельевой. Кастелянши у нас не было, в бельевой распоряжалась повариха Антонина Григорьевна. Поджав губы, она хмуро пересчитывала простыни, наволочки и одеяла и выдавала их санитарам с таким видом, словно ей горько было выпускать вещи из рук.
Солнце пригревало безотказно. Бывают в марте такие дни – небо высокое и голубое, какое увидишь только весной. Еще холодно, а ветер вдруг повеет теплом. Завтра, может быть, лужи снова затянет льдом, но сегодня они растаяли и отражают небо. И с крыш каплет, и вдруг разлетается вдребезги обломившаяся сосулька, и каждый звук звонок и отчетлив. Хорошо!
У сарая Королев и другой паренек – лет одиннадцати, щуплый, маленький, с длинной, тонкой шеей – пилили толстое бревно. Королев двигал пилой легко, плавно и работал без видимого усилия. Его напарник давно уже вспотел, тяжело дышал, но сдаваться ему, должно быть, не хотелось. Король смотрел на него, насмешливо щуря янтарные глаза.
– Дай-ка я сменю тебя, – сказал я.
Мальчишка с удивлением и благодарностью посмотрел на меня, потом боязливо покосился на Королева:
– Не надо, Семен Афанасьевич, я не устал.
– Ладно уж, сдавайся! – снисходительно произнес Королев и предложил мне: – Давайте померяемся?
Я взялся за пилу. С Королем было приятно работать – пила у него шла легко, без заминки и без напряжения. Некоторое время он поддерживал разговор.
– Попаримся в баньке, – говорил он, – попаримся! Давно я мечтаю искупаться.
Он балагурил так с четверть часа, потом притих.
– Отдохни, – предложил я.
Он только помотал головой. Мы продолжали молча, упорно работать. Я чувствовал, как ослабела рука Королева, как тяжело он дышит. Он не смотрел на меня, и я знал: он свалится вот тут, у бревна, но пощады не попросит. Еще полчаса спустя я сказал:
– Ну, всё! Не ты – так я устал.
Королев почти выронил пилу и тяжело опустился на первый попавшийся чурбашок.
– Если б я до вас с Ванькой не пилил, я бы еще знаете сколько мог! – сказал он прерывисто.
К вечеру мы все валились с ног от усталости, но ужинали после жаркой бани в чистом белье и новых костюмах, а в спальнях ждали аккуратно застланные кровати со свежими простынями и наволочками.
Перед ужином ко мне подошел Петька в синем сатиновом костюме, в новых башмаках, до того чистый, до того умытый, что лицо у него так и блестело. Он не говорил ни слова – только стоял и смотрел на меня.
– Повернись-ка! Ну, костюм точно по тебе сшит. Хорош! А башмаки как, не жмут?
– Хороши! – почему-то шепотом ответил он, помолчал секунду и вдруг, покраснев до ушей, лукаво прибавил: – В двух-то ловчее!
К концу ужина я спросил:
– С чего начнем завтра? Как вы думаете?
– Двор бы надо убрать, – нерешительно сказал Стеклов.
– Клуб! – крикнул кто-то.
– А столовую? – спросил я.
– И столовую!
– Значит, будем продолжать уборку. Надо, чтобы у нас было чисто. Командиры, после ужина подойдите ко мне!
Сторожить дом я назначил в эту ночь отряд Королева. Что-то подсказывало мне: если сторожить станет Король, то и сторожить будет уже не от кого – вряд ли кто решится с ним связываться. Двое ребят стояли у проходной будки, двое – у входа в главное здание. По одному дежурили и в коридорах.
– Возьми мои часы, – сказал я Королеву. – Надо, чтобы ребята сменялись каждый час, а то все устали нынче. Часы оставишь тому, кого назначишь вместо себя. В два часа ночи разбуди Стеклова, он сменит ваш отряд.
Королев взял часы и бережно надел их на руку.
– Так, значит, вы будете у нас работать? – спросил он, взглянув мне прямо в глаза.
– А как ты думаешь?
– Будете! – уверенно ответил он.

5. ПОЗДНЯЯ ГОСТЬЯ

Когда в доме все утихло и я собрался было прилечь, ко мне постучали.
– Войдите! – сказал я, недоумевая, кто бы это мог быть.
На пороге стояла незнакомая женщина с небольшим чемоданом в руках.
– Я воспитательница Артемьева, – начала она торопливо, мягким, словно чуть задыхающимся голосом. – Я уезжала к больному отцу в Тихвин.
– Зайдите, пожалуйста. Присядьте.
Она села, расстегнула ворот пальто. Блеснул воротничок белой блузки. Из-под берета виднелись темные волосы, в которых заметно пробивалась седина.
И лицо было немолодое, утомленное, с косой четкой морщинкой меж бровей. Ей было, вероятно, за сорок.
Она заметила, что я изучаю ее, косая морщинка врезалась глубже, и голос на этот раз прозвучал сердито:
– Вы, наверно, считаете, что я больше не должна здесь работать?
Я не успел ответить; легонько пристукнув ладонью по столу, она сказала твердо:
– Выгоните в дверь – войду в окно. Детдом не оставлю.
– Но…
– Не уйду! – перебила она, решив, очевидно, что я хочу возразить ей. – Вы, конечно, считаете всех, кто здесь работал, виноватыми. Наверно, вы правы. Но я тут очень недавно. И пускай тоже виновата – все равно, я просто не могу уйти. Я уже привыкла к детям, полюбила их.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120