Эх, Матрена, Матрена, и ты туда же. У меня времени в обрез, а она так меня подводит. И что, скажите на милость, романтичного в том, чтобы подавать утром прямо в постель стакан холодного компота? Ну ни капли романтики, вот если бы, скажем, какой-нибудь вкусный отвар или вообще заграничное питье, тогда да, пожалуй, с некоторой натяжкой на романтику потянет.
Однако времени на дискуссию по данной теме катастрофически не хватало.
– Кулаки выдержат, говоришь?
– Ну да.
– А таран?
– Таран? – переспросила хозяйка трактира уже с тревогой. – Таран вряд ли.
– А если они петуха красного подпустят? – не унимался я, всячески пытаясь вывести Матрену из вредного на этом этапе состояния. Судя по тому, как от гнева покраснела хозяюшка, мне это удалось. Уж что-что, а выводить человека из себя у меня получается просто великолепно. Конечно, при условии, что в этот момент я остаюсь человеком.
– Да я им за такое руки вырву! – взревела наконец женщина-гора. – По самые уши.
– Хорошая мысль, – подхватил я нужную нить разговора. – Но пока несвоевременная. Понимаешь, ну не готов я сейчас со всей Сантаниной ратью в открытую борьбу вступать, тем более в городе. Здесь она большую силу имеет. Давай лучше ты поможешь нам отсюда незаметненько выбраться, а сама пустишь стражу и скажешь, что это мы на тебя напали и заставили нам помогать.
– Заставили? – хмыкнула хозяюшка и продемонстрировала свой кулак.
– Ну заколдовали, какая разница, – выкрутился я. – Так, значит, черным ходом воспользоваться не удастся?
– Вряд ли. Да к тому же он не такой уж и черный, просто выводит на соседнюю улицу.
Наконец-то Селистена принесла солидную плошку медовухи. Чтобы не тратить времени даром и для поднятия духа, я принялся уничтожать ее содержимое.
Что мне особенно нравится в собаках, так это огромный язык. Я вообще до сих пор смутно понимаю, как он может поместиться во рту. Вместительность собачьего языка (при его рациональном использовании, конечно) значительно превышает размер самой большой ложки. Да что там ложки, он вполне поспорит с половником! Так вот именно с помощью языка я и отправил в мое исстрадавшееся тело этот божественный напиток. Кто бы знал, как за это время я истосковался по нему!
– Слушай, Матрен, а с соседями у тебя стены общие? – выдал я новую мысль, лишь только получил положенную порцию медового блаженства.
– В каком это смысле? – насторожилась Матрена.
– Ну, в смысле, может, я немного колдану, разметаю стеночку, и мы проскочим к соседям? По-любому, через них уйти будет проще.
Неожиданно для меня Едрена-Матрена зарделась словно маков цвет. Интересно, что это могло повергнуть железную бабу в такое вот состояние?
– Есть у меня соседи, – наконец созналась Матрена и покраснела еще больше.
Тут в дверь настойчиво забарабанили, – похоже, началось. Мой замечательный звоночек опасности звякнул в моей голове. Значит, время пока есть, однако лучше поспешить.
– Ну так что? – нетерпеливо спросил я хозяйку трактира.
Женщина-гора еще немного посомневалась, но, услышав особенно могучий удар в дверь, махнула рукой и решительно сказала:
– Да ладно, чего уж там, пошли.
Чего было «ладно там», я не понял, но в одно мгновение вся наша разношерстная компания рванула со всех ног и лап (у кого что было) за Матреной по лестнице на второй этаж. Уже выбегая из общего зала, я вспомнил о братьях:
– Эй, ребята, завязывайте там с медовухой, дело пахнет жареным!
Вместо ответа я услышал пьяное мычание из-за приоткрытой двери в кладовую. Время катастрофически убывало, но, предчувствуя неладное, я был вынужден задержаться.
Да, пожалуй, всё-таки зря Матрена разрешила братьям самим обслужить себя. Видимо, ребята не устояли перед соблазном и успели хлопнуть явно не по одному ковшичку.
– Значит, так! – рявкнул я на Фрола с Федором, возвращая их к жизни. – Руки в ноги, и за мной. И учтите, если вы от нас отстанете, то по прибытии домой я расскажу Кузьминичне, что вы нас бросили в трудную минуту. Надеюсь, вы понимаете, что она с вами сделает?
Судя по тому, как блуждающие улыбки в момент исчезли с лиц братьев, я, как обычно, попал в точку.
Попасть под руку разъяренной няньки они явно не хотели.
Далее братья развили такую скорость, что даже я на своих четырех лапах смог догнать их лишь тогда, когда они остановились у огромного (а у Матрены все было огромное) платяного шкафа.
– Ну и что это? – не понял я.
– Проша, – ласково проговорила хозяйка трактира и любовно погладила дверцу шкафа.
Так, мне еще только сумасшествия не хватало в такой момент.
– Ты что, рехнулась? Какой еще Проша? Это же шкаф!
– Это любовь, – сверкнула на меня глазом Матрена и толкнула дверцу.
Оказалось, рановато я записал Матрену в сумасшедшие. Шкаф был абсолютно пустой, а вместо задней стенки обнаружилась еще одна дверь.
– Ну ты даешь! – присвистывая от удивления пополам с восхищением, заметил я. – А там, как я понимаю, Проша?
– А что я, не женщина, что ли? – пробасила хозяйка и уперла пудовые кулаки в мощные бока.
– Конечно, женщина! – ответили мы все хором.
– Ну раз так, за мной! – скомандовала Матрена и первой бросилась в хитрый лаз.
Мы попали в небольшую комнатушку, сплошь заставленную какими-то ящиками и бочонками. Матрена не задержалась тут ни на мгновение и привычным движением руки отворила маленькую дверцу. А еще через минуту все мы смогли лицезреть ее любовь. Эта самая любовь при виде своей ненаглядной тут же повисла у нее на шее. Ответные объятия оказались такие страстные и мощные, что я всерьез озаботился здоровьем Проши.
Сам Проша – маленький, сухенький мужичок в белом переднике, весь перемазанный мукой, – явно был пекарем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108