…
Жизнь в полноте - общение и игра, вот и все - игра без конца и края!
Игра для ребенка и есть самая настоящая жизнь и любовь. А вся остальная фигня, которую жизнью считают взрослые, - только приложение, вернее, сырье, необработанный материал, а еще вернее, абракадабра, подлежащая, если удастся, переводу на человеческий, переигрыванию - превращению в жизнь…
Я любил жар, как все дети, любил и люблю огонь, но терпеть не мог - и сейчас - слюней, слизи, слякоти. Шестилеток, помню, боялся наезжавшей иногда тетки, степень родства коей определялась как «десятая вода на киселе» и понималась мною буквально: варили кисель, сливали одну воду, другую…
Остались в памяти тяжелые тепловлажные руки, их жирная нежность, рот, оскаленный умилением, и светло-мутные глаза, в которые, страдая какой-то болезнью, она закапывала подсолнечное масло. Кисель навсегда стал бессмысленно ненавистен.
Я ее боялся за беспрерывный липучий поток похвал и за то, что она приносила подарки, которые я обязан был с благодарностью принимать. Каким-то гипнозом запихивала в меня пирожки собственного производства с жареными грибками, похожими на удушенных мышат. И самое страшное:
- Ну, иди же сюда, чудо мое золотое, ласковый, сладкий мальчик… А вырос-то как, цветочек мой шелковый. У, какие у тебя мускулы, Геркулес будешь. А реснички - ну прямо как у девочки. Книжки уже читает, стихи сочиняет… Пушкин будешь. Стройненький какой, деревце мое ненаглядненькое…
Тайну ее я узнал, подслушав разговор взрослых. У нее родился когда-то мальчик, которому не удалось закричать, а больше детей не было, вот она и возлюбила меня вместо того сынка…
Стало тетку жалко до омертвения, а самого себя почему-то стыдно до тошноты. Я старался ей улыбаться и не хамить, но по-прежнему всякий раз, как она дотрагивалась до меня словами, руками или губами, испытывал дрожь омерзения и безумный ужас: казалось, какая-то болотная, черная, чавкающая дыра изнутри нее всасывает меня… Один раз приснилось, что я пирожок с мышами, а она кошка…

Сколько стоит душа
Какими были первые деньги?…
Не кусочки металла, нет, и не камешки, не деревяшки.
Первым денежным знаком была одобрительная улыбка Евы Адаму, первый ее осознанный смайлик, состроенный, чтобы Адам был хорошим парнем.
И Адам был хорошим парнем, пока не надоело.
Первые деньги были психическими, идеальными, а потом начали ма-те-ри-али-зовы-ваться.
Вначале была душа. А потом ее оценили…
Оценочная зависимость задалбливается сызмальства. Оценка - второй, надстроечный этаж психоманипуляции после фундаментально-физических пряников и кнутов. Ниточка, за которую дергает тебя Психокукольник, чтобы ты совершал свой марионеточный танец.
Но оценочная зависимость не есть только плод социального зомбирования, нет, не только гипноз среды.
Это еще и зов, просыпающийся изнутри - дальнобойный инстинкт. Человек сам выходит на связь с рынком Жизни - миром оценок, сам себя встраивает в него, потому что ему предстоит войти действующей частицей в Великое Целое и продолжить поток бытия сквозь времена и пространства.
Чтобы найти в Целом свое место, свою судьбу - не избежать прохождения сквозь многослойный, бесконечный оценочный фильтр…
Уже совсем маленький ребятенок сам ищет одобрения и неодобрения, сам спрашивает и исследует - что хорошо, а что плохо, и провокациями вызывает мир на оценку своего поведения и своей персоны. Не познавший, что есть грех - невинен, так вот - мы хотим познать. Иногда, чтобы почувствовать, как хорошо быть хорошим, приходится делать гадости.
Вы спрашиваете, откуда берутся ревнивцы, завистники, вруны-хвастуны, лицедеи и подлецы. Откуда невротики, боящиеся нос высунуть и слово сказать, и самоутверждающиеся психопаты.
И откуда циники и преступники, звери-нелюди, которым накласть на все и всяческие оценки.
Отсюда все - из Оценочной Зависимости - из стремления к ней и из сопротивления ей.
Оценочная зависимость - это кровоток отношений, это культура, это мораль и этика, это совесть. Она же - убийца отношений, убийца морали и совести, убийца всего.
Наблюдаю за многими сотнями детей, наблюдаю и за своими, себя тоже стараюсь из виду не упускать… Да, двойственность с самого начала: и поиск этой самой зависимости - как мотыльки на огонь - и уход от нее, защита и бегство. Какого бы отношения к оценочной зависимости я пожелал пациенту, что бы пожелал своему сыну и своей дочке, пожелал каждому и самому себе?
Иметь оценочную зависимость, но не исчерпывать себя ею. Не определять оценочно ни свою жизнь, ни чужую: «Не судите, да не судимы будете». Иметь оценочную зависимость и считаться с ней, понимать ее у себя и других - но не руководиться ею бездумно, не подчиняться.
Да, так: несмотря на зависимость, быть свободным.
«Ты сам свой высший суд. Дорогою свободной иди, куда влечет тебя свободный ум… Хвалу и клевету приемли равнодушно и не оспаривай глупца…»
Какой верный совет и как мало следовал ему давший его, как наоборот поступал. «Восстал он против мнений света. Один как прежде - и убит». Не восстал, нет - восстал, вернее, в душе только и на бумаге. А если б восстал и в жизни, не вызвал бы на дуэль глупца, начхал бы на «диплом рогоносца». Оценочная зависимость, собственно, и убила Пушкина.

Одобрямс одобрямсу рознь
Подсадка на пряники-одобряники (ими может быть и простое уделение времени, простое внимание…), подсадка на похвалу, оценочная наркотизация…
Незаметно это все делается, автоматически и полуавтоматически, как и кнутоприбитие - и разумеется, с самыми наилучшими воспитательскими намерениями.
Если одобрямчиков было много, а стало меньше или совсем не стало, возникает состояние лишения, ломка, жестокое страдание - до нежелания жить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95