Не пробовали ли вы остановиться среди улицы, пристально
смотря на какое-нибудь окно, вообще на какую-нибудь точку, или
опереться на перила моста, чтобы посмотреть на протекающую
под ним воду? В несколько мгновений около вас образуется ма-
ленькая кучка народа, и между зеваками вы слышите голоса:
<Вот здесь!... Где!... вот на дне... его уже нет...>
Внушение бывает до того сильно, что подчас многие видят то,
чего нет на самом деле.
Тоже самое происходит и в том случае, когда цель какого-
нибудь собрания важная и серьезная.
Демонстрации образуются всегда меньшим числом людей, чем
то, которое в конце концов принимает в них участие. В этом
случае подражательное внушение оказывает свое влияние не толь-
ко непосредственно, в том смысле, что к первой группе демонст-
раторов присоединяются из любопытства уличные праздноша-
тающиеся, но и косвенным образом, в том смысле, что большин-
ство, узнав из газет или каким-либо иным образом, что такая то
демонстрация будет в такой-то день и в таком то месте, скажет
себе: - нужно будет пойти посмотреть! - и пойдет туда на са-
мом деле.
Таким образом, во всех сборищах - лиц, знающих истинную
их цель, очень мало: большинство идет, как оно само выражает-
ся, посмотреть.
В этом и заключается психологическое условие первых мо-
ментов образования толпы; не следует однако полагать, что так
дело продолжается долго. Мало-помалу, по мере того, как де-
монстрация увеличивается и раздалось уже несколько криков
или, если речь идет о митинге, по мере того, как речи ораторов
зажигают аудиторию, в разнородном агрегате толпы происходит
довольно странное явление: разнородность заменяется почти
Юридические выводы
совершенной однородностью. Более трусливые, видя, что дело
становится серьезным, удаляются при первом удобном случае; те
же, которые остались, волей-неволей доходят до одной и той же
степени возбужденности: мотив, соединивший несколько первых
индивидов, становится известным всем, проникает в ум каждого,
и тогда толпа приобретает единодушие.
Итак, каковы бы ни были поступки, которые совершат впо-
следствии члены столь сплоченной с этого времени толпы,
скрепленной, так сказать, одной общей идеей, - легко понять,
что для определения величины требуемой против нее социальной
реакции нужно прежде всего дать себе ясный отчет в тех моти-
вах, которые обусловливали ее поведение. Если народ, собрав-
шись в 1750 г. в Париже перед полицейским домом с тем, чтобы
протестовать против чудовищной жестокости, приписывавшейся
Людовику XV, и убил нескольких правительственных агентов,
то можно ли считать это убийство более простительным, чем все
те, которые были совершены во время Французской Революции,
благодаря одной только непонятной жажде крови? Бороться про-
тив несправедливости и гнусности и даже дойти в это время до
преступления - совершенно другое дело, чем грабить и убивать,
благодаря какой-нибудь ничтожной причине или с чисто без-
нравственной целью.
Таким образом, как для коллективного, так и для индивидуаль-
ного преступления, мотив, по которому оно совершается, являет-
ся одним из самых важных пунктов, которыми измеряется сте-
пень личной ответственности. Это тем более важно, что мотив,
существуя в нескольких индивидах еще до возбуждения толпы и
распространяясь понемногу на всех, раньте даже, чем внушение
достигнет самой большей степени, является ощущением, которое
с большей справедливостью можно приписать каждой отдельной
личности, и в котором от нее можно потребовать почти полного
отчета.
То, что мы сказали здесь относительно непредвиденных прес-
туплений толпы, еще более приложимо к предумышленным пре-
ступлениям большого числа лиц.
Толпа не всегда собирается с тем, чтобы чего-нибудь требовать
или против чего-нибудь протестовать; преступление не всегда
появляется вдруг, благодаря возбуждению или вследствие пси-
хологического брожения, о котором мы говорили выше. Иногда
С. Сигеле <Преступная толпа>
бывает так, что несколько индивидов соединяются с определенной
целью произвести в толпе смятение и совершить преступления.
Такого рода пример нам представляет собрание не имевших
занятий рабочих в Риме 1-го мая 1891 года. Нет сомнения в том,
что несколько анархистов отправились, вооруженные, на пло-
щадь св. Иерусалимского креста, думая пустить в ход свое ору-
жие. Один городской сержант был убит ударом кинжала в по-
звоночный столб, и много лиц ранено. Необходимо конечно до-
пустить, что влияние численности, замечательные речи, которые
были произнесены, и все другие обстоятельства, увеличивающие
интенсивность душевных движений толпы, могли бы увлечь ви-
новных даже к еще большему, толкнуть их на такие крайности,
которых они не хотели бы и сами; но ясно, что все-таки в подоб-
ных случаях социальная реакция должна быть гораздо строже,
чем в других, так как здесь дело идет не о неожиданных пре-
ступлениях: толпа не произвела преступления, она только дала
удобный случай, чтобы его можно было совершить.
Понятно, что эти юридические выводы могут быть приложи-
мы только к тем, у которых существовала идея преступления до
начала смятения; что же касается других, не имевших опреде-
ленного плана, то для них имеют силу заключения, сделанные
относительно не предумышленного преступления.
Тоже самое рассуждение можно приложить еще к одной фор-
ме коллективного преступления, по счастью неизвестной в Евро-
пе, но весьма распространенной во многих странах Америки:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113