Но
ведь это чистая метафора, т.е. аналогия, а не логическое понятие. А всякая
метафора фиксирует только одну сторону явления, и потому любое явление
можно описать с помощью бесчисленного множества метафор, поскольку оно
имеет бесчисленное множество сторон. Не случайно поэтому существовало почти
столько же способов этого - метафорического - понимания явлений природы,
сколько было самих натурфилософов: между их объяснениями не было и не могло
быть согласия.
Второй особенностью натурфилософии, которая тесно связана с первой,
является отсутствие в ней доказательства тех положений, которые выставляют
натурфилософы. Метафорическое мышление, как это мы видим и в мифологии, не
может быть доказывающим. В этом отношении мышление
натурфилософов-досократиков родственно мифологическому. Натурфилософ может
только показать, но не доказать: он может указать аналогию в виде
определенного частного явления, которая им распространяется на весь мир
вообще. Так, когда Фалес говорил, что все происходит из воды, он мог в
качестве аргумента указать на живые существа, которые не могут ни возникать
при отсутствии влаги, ни существовать без нее. Для них вода - необходимое
условие их бытия, эта аналогия и должна служить у Фалеса способом показа
истинности его философского учения: все - из воды.
Благодаря критической работе, проведенной элеатами и софистами, Платон
теперь понимает, что мы можем иметь столько метафорических определений
явления, сколько связей и опосредований имеется у этого явления, а этих
связей бесконечно много. Поэтому, по словам Платона, те, кто оперирует
метафорами, не имеют ничего прочного, тождественного себе, на чем они могли
бы укрепить свои определения, чтобы последние не растекались, не
расплывались в бесконечность. И в самом деле, определений одному и тому же
явлению можно дать столько, сколько отношений с другими явлениями мы можем
в нем заметить, ибо определение дается всегда через что-то другое, чем сам
предмет. Вот как поясняет Платон эту мысль: "Теперь, клянусь Зевсом, -
сказал Сократ, - я далек от мысли, будто знаю причину хотя бы одной из этих
вещей. Я не решаюсь судить даже тогда, когда к единице прибавляют единицу -
то ли единица, к которой прибавили другую, стала двумя, то ли прибавляемая
единица и та, к которой прибавляют, вместе становятся двумя через
прибавление одной к другой. Пока каждая из них была отдельно от другой,
каждая оставалась единицей и двух тогда не существовало, но вот они
сблизились, и я спрашиваю себя: в этом ли именно причина возникновения двух
- в том, что произошла встреча, вызванная взаимным сближением? И, если кто
разделяет единицу, я не могу больше верить, что двойка появляется именно по
этой причине - через разделение, ибо тогда причина будет как раз
противоположной причине образования двух: только что мы утверждали, будто
единицы взаимно сближаются и прибавляются одна к другой, а теперь говорим,
что одна от другой отделяется и отнимается!"
Трудно сказать яснее, чем Платон. Любое явление можно определить через
что-то другое, а этих других - много; в примере с понятием двойки Платон
показывает, что ее можно определить и как результат деления на две части
одной какой-то единицы, и как результат сложения двух раздельно
существовавших единиц. Но ведь тогда мы даем разные определения двойки, мы
берем ее в разных отношениях, значит, и двойки наши будут разные.
Поэтому прежде чем что-либо определять, надо, по Платону, понять, что такое
определение; прежде чем что-нибудь понимать, надо выяснить, что такое
понятие; прежде чем мыслить, надо дать себе отчет в том, что такое мышление.
Эту задачу Платон ставит перед собой едва ли не во всех своих диалогах; но
наиболее четко и последовательно он анализирует, что такое мышление, в
диалоге "Парменид".
Проблема единого и многого и решение ее Платоном
Итак, перед Платоном стоит антиномия. Тезис ее сформулирован элеатами:
истинно то, что тождественно самому себе, а тождественное себе не может ни
изменяться, ни возникать и исчезать, ни двигаться, ни члениться на части -
оно может только быть и быть тождественным себе. Тезис элеатов, если его
выразить формально-логически, свелся бы, следовательно, к закону тождества:
А есть А.
Платон полностью согласен с элеатами в том, что без наличия чего-то
самотождественного (т.е., иначе говоря, без принципа тождества) невозможно
никакое познание. "...Не допуская постоянно тождественной себе идеи каждой
из существующих вещей, он (человек. - П.Г.) не найдет, куда направить свою
мысль, и тем самым уничтожит всякую возможность рассуждения".
Но тут возникает другое соображение - антитезис, сформулированный
софистами: то, что в состоянии познать человек, не может быть тождественно
самому себе, ибо самотождественное - это то, что отнесено только к себе
самому, а то, что мы называем познанием, есть отнесение познаваемого к
субъекту познания. Значит, для того чтобы предмет был познаваемым, нужно,
чтобы он был отнесен не к самому себе, а к познающему субъекту. Если
выразить эту мысль на языке Платона, то надо сказать: то, что может быть
познано, есть всегда другое (а не тождественное).
Стало быть, мы имеем два несовместимых утверждения: чтобы было возможно
познание, нужно, чтобы предмет был тождественным себе и в то же время чтобы
он не был тождественным себе - другими словами, нужно, чтобы он был отнесен
только к самому себе и чтобы он был отнесен только к другому - познающему
субъекту.
Эта же самая антиномия может быть сформулирована и по-другому, для
понимания языка Платона мы должны рассмотреть и эту ее формулировку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128