даже если кто-нибудь возьмет кажущееся самым
малым, то и оно, только что представлявшееся одним, вдруг, как при
сновидении, кажется многим и из ничтожно малого превращается в огромное по
сравнению с частями, получающимися в результате его дробления".
Таким образом, по Платону, ситуация, которую демонстрировал Зенон,
доказывая невозможность множества, возникает в том случае, если многое
соотносится с несуществующим единым. В этом случае недостает того начала,
благодаря которому множество приобретает характер определенного числа, а
каждый член этого множества оказывается далее неделимым единством. Запомним
этот вывод, он очень важен.
Итак, если многое соотнесено с "несуществующим единым", то оно приобретает
те черты текучести, или, как сегодня часто говорят, "брезжущего смысла",
когда невозможно остановиться ни на чем определенном, твердом, ограниченном.
Гипотеза VIII. Наконец, последний случай: "Чем должно быть иное, если
единое не существует?" - Теперь несуществование берется в том же смысле,
как и в гипотезе VI, а именно: единое вообще никак не отнесено к другому,
не отнесено даже и как несуществующее. Какие выводы тогда следуют для
иного? Раз нет никакой отнесенности, то понятно, что мыслить многое здесь
вообще невозможно. Это заключительное рассуждение полностью повторяет
начало диалога: там мы тоже имели дело с безотносительным единым.
"...Если единое не существует, то ничто из иного не может мыслиться ни как
одно, ни как многое, потому что без единого мыслить многое невозможно...
Если единое не существует, то и иное не существует и его нельзя мыслить ни
как единое, ни как многое". Значит, если многое соотнесено с несуществующим
единым, то его можно мыслить, о нем можно говорить, хотя оно и будет
неопределенным; но если многое вообще не соотнесено с единым, то о нем
ничего нельзя сказать, а это равносильно тому, что его нет. Свой диалог
Платон заключает следующими словами Парменида: "Не правильно ли будет
сказать в общем: если единое не существует, то ничего не существует? -
Совершенно правильно", - отвечает его молодой собеседник.
Иными словами, все живет единым: если не его утверждением, то его
отрицанием, если не положительной, то отрицательной связью с ним.
Диалог "Парменид" имеет огромное значение с точки зрения
логико-философского обоснования античной науки. В этом диалоге Платон дал
образец своей диалектики. Каким способом ведет Платон свое рассуждение? Как
мы уже упоминали, он применяет здесь особый метод, какого мы не встречали
ни у кого из его предшественников, за исключением разве что элеатов, а
именно: он принимает определенное допущение, или гипотезу, и затем
прослеживает, какие утверждения следуют из этой гипотезы. Этот метод
получил впоследствии название гипотетико-дедуктивного, и значение его для
развития науки трудно переоценить.
Именно Платон, как видим, был первым, кто применил этот метод: его
дальнейшей логической разработкой мы обязаны Аристотелю, а его применением
к математике - вероятно, современным Платону математикам: Архиту, Евдоксу и
др. Во всяком случае, способ доказательства, которым пользуется Евклид в
"Началах", построен по тому же образцу: делается определенное допущение на
основе принятых аксиом и постулатов, а затем показывается, какие следствия
должны вытекать из этого допущения.
Но применение этого метода у Платона и Евклида осуществляется по-разному,
что хорошо демонстрирует сам Платон, однако схема, которой оба пользуются,
одна и та же.
Соотнесенность единого и многого, или системный характер идеального мира
В диалоге "Парменид" Платон разрешает антиномию, поставленную перед
научно-философской мыслью элеатами и софистами. Антиномия эта, как мы
помним, формулировалась так:
тезис элеатов: истинно (и соответственно познаваемо) только то, что
тождественно самому себе;
антитезис софистов: познаваемо и соответственно истинно только то, что не
тождественно себе, не отнесено к себе, а отнесено к другому - познающему
субъекту; поэтому всякая истина относительна.
Как решает эту антиномию Платон? Он, как мы видели, показывает, что
условием познания (и не только познания, но, что важно, и самого бытия)
единого является его соотнесенность с другим; а другое единого есть многое.
И наоборот: условием познаваемости (и существования) многого является его
соотнесенность с единым, без этого многое превращается в беспредельное
(апейрон) и становится не только непознаваемым, но и не сущим (Платон, как
мы знаем, часто называет беспредельное небытием, "ничто" - mґ 'n).
Так одновременно решаются оба вопроса: онтологический - как может единое
стать многим, т.е. идея воплотиться в чувственный мир, и гносеологический -
как может единое быть предметом познания, поскольку познание предполагает
отнесение единого и себе тождественного к другому - субъекту знания.
Ответ гласит: единое есть многое, если оно мыслится соотнесенным с другим;
а если его так не мыслить, то его вообще невозможно мыслить.
При этом необходимо иметь в виду, что эта соотнесенность есть
характеристика самих идей. Платон подчеркивает, что именно в силу того, что
в умопостигаемом мире идеи соотнесены друг с другом, что именно в
логическом плане единое есть многое, они могут быть соотнесены и с
чувственными вещами и становятся предметом познания. Платон предлагает
обосновывать соотнесенность эмпирического мира с миром идей соотнесенностью
идей между собой. Соотнесенность логосов определяет собой причастность к
ним вещей и проистекающую из этой причастности взаимную связь,
соотнесенность уже и самих вещей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128