деньги…
Вдова Ланфан грустно улыбнулась, склонившись к краю колодца. На какой-то миг у нее возникло ощущение, будто Изидор – здесь, молча стоит рядом по своей привычке. Она чуть было не обернулась. И тут же услышала за спиной шорох ветвей. На сей раз она и вправду проворно обернулась.
На нее таращился какой-то мальчуган лет тринадцатичетырнадцати.
– Кто ты?
– Я ничего плохого не сделал, госпожа. Я не знал, что это ваш дом.
– Ну конечно. Ты ничего плохого не сделал. Как тебя зовут?
– Памфил Леблон.
У Памфила Леблона были черные, как вороново крыло, волосы, вздернутый нос и дерзкая рожица. Сейчас он был перепуган. Его синяя ливрея с французскими лилиями вся измялась – видать, долго продирался сквозь заросли. И Сабина поняла… Ее охватило сильнейшее волнение.
– Ты служишь во дворце Сент-Поль, верно? И ты пришел сюда потому, что мечтаешь когда-нибудь поселиться в этом доме…
Он коротко кивнул, поколебался мгновение и исчез, громко шурша листвой. И вдруг, впервые после смерти Изидора, Сабина заплакала. Она хотела быть сильной, действовать, бороться… И вот появление этого ребенка, который так похож на погибшего – и участью, и мечтами, – одержало над нею верх.
Слезы лились и лились, Сабина не сдерживала их. И, наконец, заметила, что мальчуган вернулся и смотрит на нее, не зная, что делать.
– Я прошу у тебя прощения, Памфил. У меня большое горе, но ты можешь мне помочь. Расскажи-ка о дворце Сент-Поль. Какой он? Что ты там делаешь?
Тронутый ее слезами, Памфил Леблон объяснил, со своим парижским выговором, что он поваренок. Его отец готовил соусы, но умер, когда ребенок был совсем маленьким. Матери своей он не знал вовсе. Потом мальчуган принялся рассказывать о жизни во дворце, занятом регентом Бедфордом и его людьми.
Вдова Ланфан перебила его:
– Надеюсь, ты не любишь англичан?
– Еще бы! У нас этого лорда Бедфорда просто так никто и не зовет. Мы его зовем…
Он поколебался секунду, взглянул на Сабину, подбодрившую его кивком, и решился:
– …Бедфорд – Вонючий лорд!
Сабина улыбнулась.
– Идем, Памфил, я дам тебе монетку, но только пообещай вернуться.
Она отвела мальчика в дом. Окна выходили на Сену; внизу вдоль берега тянулась бурлацкая тропа. Из окна большой комнаты можно было смотреть, как бурлаки-«баржеглоты» тянут бечевой тяжелую барку, а дальше расстилался Коровий остров, большой пустынный луг с единственным строением.
Комната была почти пуста: стол, две скамьи, сундук. Тем большее впечатление производила висевшая на стене картина. Она была похожа на сарацинскую и изображала причудливых зверей в каком-то дивном саду. Это была единственная вещь, которую Сабина увезла из имения Лекюрель.
Заметив картину, Памфил Леблон присвистнул:
– Красиво!
– Раньше было еще прекраснее…
Разумеется, мальчуган не понял, что хотела сказать хозяйка. Он взял протянутую монетку, торопливо пробормотал «спасибо» и скрылся среди деревьев, словно упорхнувшая птичка.


***

Епископский сад, находившийся чуть дальше, на мысу острова Сите близ собора Богоматери, обладал тем же меланхоличным очарованием: те же багряно-желтые тона, те же колеблемые ветерком листья. На окаймлявших аллею виноградных лозах висели созревшие гроздья. Приближалось время сбора винограда: скоро вина Шайо и Монмартра появятся в харчевнях.
Но Иоганнес Берзениус был совершенно нечувствителен к прелести этого места и имел для того основания. Он направлялся к мэтру Фюзорису, канонику собора Парижской Богоматери – и главе Интеллидженс сервис. Тот вызвал Берзениуса к себе, не сообщив причины, но уж наверняка не для того, чтобы похвалить. Разумеется, Фюзорис отлично осведомлен о его незадачливом самовольстве относительно Анна де Вивре. В лучшем случае ему грозит серьезный выговор, а в худшем…
Берзениус только раз встречался с главой организации. То была самая странная личность из всех, кого ему когда-либо доводилось видеть. Мэтр Фюзорис предстал перед своим подчиненным в причудливом, синем, усыпанном звездами одеянии и остроконечном колпаке, на манер чародеев из фарса, какими их изображают комедианты. Но за шутовским обликом ощущался человек жесткий и даже безжалостный.
Берзениус попытался ускорить шаг, отчего захромал еще сильнее, и болезненно скривился. Анн де Вивре чуть не убил его полгода назад в той церкви! Как ему это удалось? Берзениус даже не видел, как он достал лук. Стрела попала в левую ногу. Рана чуть не стала роковой. Церковнику чуть не ампутировали ногу, он выкарабкался только чудом. Но был теперь обречен терпеть постоянную боль – и знал, что уже никогда не сможет ходить нормально…
Берзениус вошел в епископскую резиденцию. У мэтра Фюзориса имелась странная страсть к часам. Так посетитель и отыскал в длинном здании покои своего патрона: даже снаружи слышно было тиканье.
Дверь оказалась приоткрытой. Берзениус толкнул ее.
Беспорядок тут царил такой же, что и в предыдущий раз, когда мэтр Берзениус приходил сюда. Комнату загромождали часы всех форм и размеров. Некоторые находились прямо на полу, другие были понапиханы где только можно: на столе, на сундуке, в креслах. Единственное отличие состояло в том, что хозяина, похоже, не было дома…
Внезапно Берзениус вскрикнул и бросился к какой-то темной бесформенной груде, видневшейся на полу. Мэтр Фюзорис в синем звездчатом балахоне лежал среди своих часов, остроконечный колпак валялся рядом. Завидев посетителя, он приподнялся на локтях, но удержаться не смог. Он истекал потом. Его длинная борода и седоватые волосы были все в пыли. Задыхаясь, он произнес:
– Я умираю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200