Королев при мне сбил три самолета. Так это Королев! Самому бы… А пока это «самому» не удавалось. После того как 15 декабря 2-й Украинский фронт соединился с Черкасской группировкой войск, были освобождены Черкассы, Чигирин, Знаменка, Александрия и Новая Прага, линия фронта на некоторое время стабилизировалась. Утихли и воздушные бои. Правда, полк вел боевую работу. Летали на разведку, на прикрытие наземных войск, сопровождали корректировщиков «Ил-2». Но фашистские самолеты в воздухе почти не появлялись, и сбивать было некого.
В общем, я был недоволен обстановкой, сложившейся в воздухе. А тут еще Королев однажды невольно затронул больную струну.
- Ты так и не написал матери, что на фронте? - спросил он, прочитав только что полученное письмо.
- Нет. Я же говорил.
- Зря. Там семьям фронтовиков льготы какие-то положены. Мать-то у тебя на иждивении? Аттестат высылаешь?
- На иждивении? Не знаю… Аттестат только с фронта выслал. В ЗАПе нам по семьдесят рублей давали, а стакан махорки там стоил сто десять…
- Все равно, аттестат есть. Напиши, что на фронте сейчас.
- О чем писать? О том, что летаю, утюжу воздух?
- Напиши, что помог ведущему сбить три самолета. Обеспечил, так сказать… Конечно, тебе самому сбивать надо. Но ты же знаешь, что с плохим ведомым никого не собьешь. Тебя скорее собьют.
- Ладно. Я напишу…
«Обеспечил»… Отец командовал дивизией в гражданскую войну, под Царицыном воевал, Кронштадтский мятеж подавлял, а тут «обеспечил»!
- Вот что, Женька, будем теперь так летать: кому удобнее, тот и атакует, а второй прикрывает. В бою меняться местами, в общем. - Решение оказалось неожиданно простым и взаимно приемлемым.
- Ну и правильно! Гулаев вон учит Букчина воевать, пускает его вперед, так тот в одном бою двух сбил. И Гулаеву обижаться не приходится. Уже тридцать штук на его счету.
Письмо все-таки пришлось написать. Ведь что бы я раньше ни писал, идет война, и мать все равно беспокоится. Не писать совсем - еще хуже… Нужно написать…
И я написал.
«У меня нового ничего нет, - говорилось в этом письме. - Разве только то, что уже три месяца на фронте. Но боев нет, летать не приходится. Сидим на аэродроме и скучаем…»
Через два дня я мог бы написать другое письмо…
Сопровождали звено корректировщиков «Ил-2» на фотографирование фашистских укреплений севернее Кривого Рога. Этот вылет, как и многие предыдущие, не сулил ничего интересного. Но сопровождать нужно. Мало ли что может случиться!
«Горбатые» шли над немецкими оборонительными линиями, фотографировали их. «Что они там фотографируют?» - с интересом посмотрел я на землю. Но ничего не увидел. Ночью была обычная для Украины оттепель, и сейчас снизу расстилался пестрый ковер из белых и черных пятен. «Ни черта там не разберешь, камуфляж какой-то»…
Не увидев ничего интересного на земле, все свое внимание перенес на воздух. Однако и там ничего нет. Только тонкая серенькая пелена, сквозь которую просвечивают солнце и голубизна неба. Никого… Еще и еще раз просматривается воздух впереди, с боков, сзади, сверху, снизу… Что-то мелькнуло чуть левее неяркого солнечного диска. Пара «худых»? Слишком близко друг к другу…
- Архипенко! Слева выше «рама». - Теперь на серо-голубом фоне тонкой облачности отчетливо выделялся двухфюзеляжныи двухмоторный корректировщик «ФВ-189», который кружил над нашими войсками, выискивая цели для артиллерии и авиации. Его узнали по голосу.
- Атакуй, четверка! - отозвался Архипенко. Я находился в самом выгодном из всей группы положении для атаки.
Боевым разворотом снизу атаковал «раму». «ФВ-189» не ожидал нападения. Гитлеровцы, увлеченные разведкой, очевидно, не видели советских истребителей на пестром фоне земли. Я спокойно прицелился, нажал гашетку и с удовлетворением увидел, как очередь пересекла фашистский самолет. Первый снаряд разорвался в левой плоскости, второй, бронебойный (не было видно разрыва), прошел через кабину экипажа, а третий разорвался в правом моторе. Кроме трех тридцатисемимиллиметровых снарядов, еще добрых два десятка бронебойных и зажигательных крупнокалиберных пуль из этой очереди вошло в немецкую машину.
Резким переворотом, так что сжатый воздух широкими белыми полотнищами сорвался не только с консолей, но и со всего крыла, вплоть до кабины экипажа, расположенной в центре «рамы», между моторами, фашист попытался выйти из-под удара.
Попытался ли? Едва ли управляемый самолет способен на такой резкий маневр. Только что он летел одним курсом с моей «Коброй», а теперь почти отвесным пикированием уходил в обратную сторону. Это все равно что на полной скорости врезаться в каменную стену. Скорее всего, «маневр» был результатом повреждений, полученных «рамой».
Однако мне некогда было думать над этим. В бою не думают, а действуют.
Во всяком случае, уходить «раме» было поздно. Правый мотор ее горел, молчал убитый стрелок, развороченное снарядом крыло и вывалившаяся нога шасси ухудшили маневренные качества самолета. Не спасло «раму» и почти отвесное пикирование: «Кобра» быстро догнала ее на пикировании.
Еще одна очередь - и корректировщик врезался в землю.
На этот раз ничто не помешало мне убедиться в результатах своего огня. Видели падение «рамы» все экипажи летавших самолетов - истребители и корректировщики. А наутро следующего дня пришло подтверждение и от наземных войск, в котором расхваливался героизм наших истребителей. Их можно понять. «Рама» была одним из самых ненавистных типов немецких самолетов, предвестником артиллерийских и бомбовых ударов.
Врезался в землю…
- Сегодня вылетов больше не будет, а на завтра готовься, - сказал Архипенко Чугунову в тот же день, когда я сбил «раму».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72