Последняя ночь в коттедже оказалась малоприятной. Я ворочался с боку на бок и метался в постели, мне все чудилось, будто кто-то за мной наблюдает. Со страху я поднялся и осмотрел весь дом, даже во двор выглянул. Нигде ничего. Когда же я наконец заснул, мне приснился жуткий кошмар. На меня колонной надвигалась женская процессия во главе с тетей Лиззи, и лицо ее было омыто кровью дяди Нормана; она свирепо усмехалась и в руке вздымала камень, словно выбрала меня очередной своей жертвой. Я пытался убежать, но, очевидно, попал в зыбучие пески: чем быстрее я порывался бежать, тем глубже увязал, а когда повернулся, она уже занесла камень для удара.
К счастью, тут я проснулся. Сердце отчаянно билось. До утра я больше не ложился и ждал у двери. В восемь часов на тропинке показались две фигуры: солдаты, перед собой толкавшие тележку. Вблизи я разглядел бочку с горючим.
Они пришли, остановились и молча занялись своим делом. Я пошел вниз, в город, таща за собой чемодан. Примерно на полпути я оглянулся: коттедж пылал. Ярко-красный язык пламени вздымался на глухом черном фоне горы.
Что же до тети Лиззи, ни я, ни кто другой с острова Святого Иуды никогда более не встречались с ней. Че рез пять дней после отхода «Патны» комендант Боннар получил с борта радиограмму. Матрос, принесший Лиззи завтрак, отпер дверь и увидел, что каюта пуста. Никто бы не поверил, что женщина ее комплекции сможет протиснуться в узкий иллюминатор; это, вероятно, было нелегко – на металлической раме осталась кровь. Судно легло на обратный курс и все утро рыскало над глубочайшей впадиной океана. Они заметили кружившую на одном месте стаю акул, но никаких следов Лиззи не обнаружили. Капитан раздал экипажу винтовки, и за час моряки постарались убить как можно больше акул. А потом продолжили свой путь.

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
БУРЯ
И учителя их будут наставлять в молчании.
Луиза Глюк
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ
Когда ты молод, тебе кажется, будто перед тобой миллион дорог, – так сказал мне Гарри Грин однажды ночью, когда мы стояли у лееров «Камнока». – Ты уверен, что сможешь сделать все, что захочешь, уверен в своей уникальности. Но когда становишься старше и оглядываешься назад, видишь, что жизнь твоя сложилась примерно так же, как у других. Канат господень! Как будто все устроено заранее, все предсказуемо. Тут-то и призадумаешься, есть ли у нас вообще выбор. Мне казалось, что я понимаю его мысль.
– Вы так видите свою жизнь, Гарри? – спросил я его.
– Иногда – именно так, – ответил он. – Да, иногда мне так видится.
Он говорил это с грустью, но после всего, через что я прошел, я был бы счастлив поверить, что дальше моя жизнь будет заурядной и предсказуемой, как у всех людей.
Вот почему я благодарил судьбу за нормальные, оседлые годы после смерти дяди Нормана и тети Лиззи. Правда, в то утро, когда сожгли коттедж и я спускался к резиденции коменданта, мне было очень тревожно. Комендант встретил меня у дверей и сказал, что меня кое кто ждет. Мы прошли в гостиную, где мне навстречу поднялся какой-то мужчина – худой, с обветренным лицом рыбака. Глаза его были самого светлого оттенка голубизны.
– Это мистер Чэпмен, – представил его комендант. – Я оставлю вас наедине потолковать. – И он вышел из гостиной. Сильный запах рома потускнел с его уходом.
Мы с мистером Чэпменом сидели в тишине. Я стеснялся, да и ему, похоже, было неловко. Наконец он откашлялся и заговорил:
– Значит, теперь ты вроде как в порядке, а?
Я подумал, что от меня ожидают именно этого.
– Наверное, да, – сказал я.
Он кивнул. Теперь я подметил, что Чэпмен избегает смотреть на меня прямо. Он направлял взгляд в мою сторону, на мгновение задерживал его на моем лице, и тут же отклонялся вбок, словно луч маяка. Возвращался, и отклонялся вновь. Снова и снова. Но в те моменты, когда он смотрел на меня в упор, его взгляд казался мне очень проницательным.
Мы долго стояли так – молча, друг напротив друга. Потом Чэпмен сунул руки в карманы и неуклюже отошел к эркеру, смотревшему через улицу на океан. Принялся насвистывать – вовсе не мелодично, а как бы говоря: вот, я совершенно спокоен, насвистываю себе. Начал расхаживать взад-вперед по длинным вощеным половицам парадной гостиной. На суше он ступал неловкой походкой моряка.
Вдруг что-то надумал и остановился. Глаза его сверкнули торжеством, и я решил, что он наконец-то заговорит. Вместо этого Чэпмен полез в карман рубашки, извлек старую трубку, выбил пепел в камин, набил трубку свежим табаком и раскурил. Теперь, когда его взгляд останавливался на мне сквозь клубы дыма, он как бы говорил: «Я свое дело сделал, теперь остановка за тобой».
Мне еще не случалось иметь дело с такими застенчивыми взрослыми, и я был бы рад ему помочь, однако не знал, о чем с ним заговорить. Прошло еще немного времени, комната наполнилась тишиной и вонью трубочного дыма. Наконец Чэпмен решительно выбил трубку в пустой камин и произнес свою речь:
– Ну, хватит разговоров, – сказал он. – Пошли, познакомимся с миссис Чэпмен и мальчиками. – Глаза его забегали быстрее, чем прежде, – он как будто слишком далеко зашел и сам испугался своей дерзости. – В смысле – пойдем?
Как раз в этот миг, словно все это время он подслушивал под дверью, в гостиную вернулся комендант и принес с собой запах только что выпитого рома.
– Все уладили? – спросил он мистера Чэпмена. Тот кивнул, избегая и его, и моего взгляда.
– Отлично. Пусть так и будет, – напутствовал нас комендант.
Мы с мистером Чэпменом вышли на ошеломляющую полуденную жару.
По главной дороге мы двинулись на север, пока не достигли того места, где улица упиралась в крепостную стену, и остановились возле дома, который, как я понял, и был жилищем Чэпмена.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72