Мы помолчали все трое, наблюдая, как Гезель поливает над балюстрадой цветы, что-то тихо мурлыкая под нос для своего малыша.
– Вы раньше Баларгимова знали? – спросил я.
– Видела несколько раз. – Ветлугина снова насторожилась.
– Муж дружил с ним?
– Дома он у нас никогда не был. Я вообще не любила его компании. Ничего хорошего… Одна пьянка! Знаю, что они встречались. Саша последнее время был на инвалидности, не работал…
– Травма?
– С легкими у него было плохо. Вообще-то он подрабатывал, только в штате не состоял. У нас своя машина. Смотришь, подвезет кого-нибудь. Трояк или пятерку заплатят.
– Вообще-то он рыбак?
Она замялась.
– Иногда приносил рыбу.
– Осетрину?
– Ну да… Но где брал? Этого не знаю…
Я продолжал расспрашивать:
– С Касумовым вы знакомы?
– Первый раз слышу.
– Ваш муж помогал тушить его «козлятник». Его кличка –
Мазут.
– Мазут – я слышала.
В кабинет постучали, это был Хаджинур Орезов.
– Извините, Игорь Николаевич. Я не знал, что вы не одни.
– Я скоро освобожусь.
Прежде чем дверь закрылась, я разглядел в коридоре приземистого, с черными живыми глазами мужчину, смахивавшего по одежде на рыбака. Я понял, что это Баларгимов.

– Сколько уж прошло, как он утоп? Года два? – У него был грубоватый глухой тенор, речь – простая, и я не почувствовал в нем ни робости, ни испуга ни перед нами, ни вообще перед вызовом в прокуратуру. – Небось и косточки уж давно сгнили!
Он сидел на том же стуле, что и Ветлугина, тяжело и свободно, ни разу не оглянувшись на дверь.
– Как все вышло? – спросил Бала.
– Ну, как…
Баларгимов повторил сказанное им на допросе, не путаясь и ничего не добавляя.
– …Когда перевернулись, я отплыл немного, чувствую – дно. Кричу: «Монтер! (Кличка у Сашки такая.) Ты где?» …А темно. Мы ушли метров на сто от берега. Хоть глаза выколи… Где искать? Сам мокрый. Вес утонуло. Думаю: «Козел! Сам выберешься, не мальчик. Верзила под потолок!» Потянул домой, а назавтра прихожу, спрашиваю: «Сашка приходил?» – «Нет!..»
Я ощутил знакомую грубую манеру общения – следствие сурового жизненного опыта, непоказного презрения ко всему – к смерти, к жизни, к тому, что происходило раньше, потом, вчера, завтра.
«Странно: его фамилия ни разу не упоминалась среди браконьерских…» – подумал я.
– Вы сразу заявили в милицию? – спросил Бала.
– В этот день не пошел. Подумал: нажрался после купания, спит где-нибудь! А на другой день пошел.
Баларгимов был одинаково презрителен – это чувствовалось из его рассказа – и к самому себе, и к погибшему и не собирался от нас это скрывать.
– …В милиции объяснение написал. Потом несколько раз еще вызывали, допрашивали. Свозили на место. Я показал. Там под водой камни. Там и ружье нашли. И мой рюкзак.
– А что с вашим ружьем?
– В рюкзаке осталось. Я так и не собрал его.
– Вы член общества охотников?
– Был. Сейчас уж выбыл. Думаю снова вступить… Что? – Он показал на дверь, вслед ушедшей Ветлугиной. – На меня, что ли, бочку катит? Так, во-первых, мы с Сашкой друзья. Что нам делить? А потом: зачем бы я к ней пошел? Она и не знала, что он на охоте, и с кем – не знала! Я сидел бы дома и молчал в тряпочку…
– Бала спросил:
– Вы работаете?
– Осмотрщиком кабеля. На южном участке.
– Зарплата большая?
– Какая зарплата! – Он махнул рукой.
Вошел Агаев.
– Не помешаю? – Из-за неудобства помещения у нас все время гостил кто-нибудь из милиции.
– Нет, конечно. – Я тоже задал несколько вопросов Баларгимову: – Как вы охотитесь на качкалдаков в темноте?
Он с любопытством взглянул на меня.
– Птица ведь не видит! Подпускает совсем близко.
– А как подбираете дичь?
– Так и подбираем. Много, конечно, теряется… Начальник! – Он посмотрел на часы. – Мне на работу! Не хочу опаздывать. Назначь другое время!
– Ветлугина жалуется? – спросил Агаев, когда Баларгимов вышел. – Она думает, что мы ей его воскресим… – В голосе звучала неприкрытая вражда. – И между прочим, никакая она ему не жена. Разбежались. Незадолго до его гибели.
– Развелись?
– Она его бросила: пил по-черному.
– Браконьер?
– Нет, по моим данным. Мы его дела не вели. – Агаев закурил. – Только отдельные поручения.
Мой бывший однокашник был раздражен. Вскоре выяснилась и причина:
– Кудреватых – крупная фигура. Вы не знаете, с кем связались. После того, что случилось, можете считать, что вам здесь не работать…
– Как знать!..
– Нельзя закрывать установку. Так не делают. Это война!
Объявление войны!
Стиль самого Агаева был, безусловно, иной. На его скромной должности и более работящие начальники всю службу проходили в майорских, а то и капитанских погонах.
Всю текучку Эдик Агаев передал Буракову и Хаджинуру, оставив себе обслуживание областной номенклатуры. Билеты на суда, дефицитные комфортабельные каюты, связь с аэропортами и, конечно, снабжение начальства черной икрой и красной рыбой.
«Цена полковничьей папахи…»
– Может, я поговорю с Кудреватых? – спросил Агаев. – Он простой, отходчивый. Настоящий мужик!
– Да нет. Спасибо.

– Вас, говорят, можно поздравить? – спросила Анна, когда наш заказ – не вызывающие аппетита слова: «два комплекса» – был принят. – Вы успели нажить врага среди сильных мира сего?
Мы сидели за столиком в длинной череде других, расставленных вдоль стен продолговатого узкого помещения.
– Неужели об этом уже известно? – Я удивился.
– О закрытии пусковой установки? Конечно! И о том, что Сувалдин дал телеграмму…
Официантка поставила перед нами тарелку с жижицей: «луковый суп». Длинные волоконца от куриного желтка ветвились на дне.
– Вы разворошили самое гнездо…
– Время покажет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67