– Пухов не открыл свою тайну водной милиции, а решил открыть ее мне – человеку новому. Значит, он не доверял им.
«Рафик» в это время перевалил через плоский бархан и выкатил на шоссе, как будто облегченно вздохнул, повернул направо и покатил на юг. Мелькнул и исчез за песками взрытый малахит моря. Народ в автобусе был теперь полностью предоставлен себе.
Бураков, откинувшись на спинку, уютно свистел носом. Хад-жинур, не обращая внимания на тряску, читал протоколы из черной папки Буракова.
– Подождите. Но почему вы говорите об этом мне? – спросила Мурадова.
– Я никого здесь не знаю. Кроме вас…
Неуловимо-легко провела она ладонью по рукаву моего плаща:
– Вы и меня совсем не знаете…
Брови у нее взлетели вверх, дрогнули ресницы.
– Я же сказал: я вас чувствую. И кроме того, вы не служите в водной милиции…
– Эх, говорил я Сереже – поостерегись! – Побитое оспой лицо начальника рыбинспекции искривилось тоскливой гримасой. – Очень смелым был…
– А теперь стал очень мертвым, – не открывая глаза, тихо добавил Бураков.
Дорога подрагивала, дымилась, казалось, что мы мчим не по твердому свинцово-сизому асфальту, а с рокотом летим по реке, стремительно втекающей под колеса.

Прокуратура занимала второй этаж длинного жилого дома с балюстрадой, затянутой сухими безлистными лозами дикого винограда. Внизу, под нами, помещалась водная милиция.
Все прибывшие ненадолго заполнили мой кабинет. Говорили разом:
– Брать надо Мазута… Брать! И как можно скорее, пока не ушел!..
– Где Агаев? – улучив минуту, спросил я.
Бураков обернулся, толстый его живот остался недвижим.
– Начальник сейчас будет…
– Надо проверить, задерживал ли Пухов Мазута в последнее время… – Начальник рыбнадзора Цаххан Алиев прошел от окна к двери. – Может, он составил на него протокол, но не успел сдать…
Одна и та же версия – «убийцей рыбинспектора может быть только браконьер». И единственный мотив убийства – «месть на почве воспрепятствования преступной деятельности». Так при нападении на инкассатора всегда исходят из желания завладеть его инкассаторской сумкой.
Хаджинур, как мне показалось, сделал попытку вырваться из чертова круга «рыбинспектор – браконьер»:
– А если еще что-то? Может, женщина?
– Да ты совсем спятил! – рявкнул Цаххан Алиев. – У Сережки – и баба! Не было у него никого…
Я внимательно слушал.
– Все равно надо все предполагать, если хотим раскрыть, – подхватил Бураков. – И что ты заладил, Алиев, «не было у негоникого»! Человек же он, в конце концов! В кино сходить, пива выпить…
Мой помощник Бала Ибрагимов – полный, неуклюжий молодой человек в очках с супермодной оправой – покрутил головой:
– Может, стоит дать обращение в газету… – Огромные, как витражи, очки предоставили каждому возможность отразиться в затемненных стеклах. – Кто-то мог видеть Пухова или его убийцу…
– И все испортим! – вмешался начальник ОБХСС – пузатый, с лысой головой, круглой, как бильярдный шар. – Убийца поймет, что ничего у нас против него нет!
– А что он, дурак? Не понимает этого? – набросился на него Орезов. – Так, что ли?
– Сейчас нужно любой ценой отловить Мазута. – На пороге появился начальник милиции Агаев, белотелый, сильный, с традиционными усиками и непроходящими бисеринками пота на лице.
Подчиненные его, как один, поднялись.
– …Меньше по кабинетам надо сидеть, – сказал Агаев. – Больше бегать. Поймаем Мазута – вытрясем многое. Это ведь тебе не ворованная осетрина – убили рыбинспектора…
Через минуту мы остались вдвоем.
– Мазут этот, Касумов, заговорит обязательно, его надо только найти. Где-то он здесь должен обретаться… – Агаев взглянул на меня с высоты своего почти двухметрового роста. – У него и паспорта нет, он судимый. Его надо тут поймать. Поймаем – выйдем на убийц.
В отличие от своих подчиненных, Агаев не собирался переступать рамки официальных отношений. Дело было не во мне. Такие, как он, постоянно находятся в состоянии острого соперничества со всеми. Самое забавное – что мы с Эдиком Агае-вым учились в одной и той же четырнадцатой спецшколе, в параллельных классах, и встречались почти ежедневно. Но как это часто бывает, граница классов была и границей дружбы – мы не общались и, как мне помнится, за все время ни разу не разговаривали.
Был он из ребят, которые ходили большими компаниями – десять – двенадцать молчаливых амбалов, при виде которых школьникам помельче, очкарикам, сразу становилось не по себе. Я подозревал, что они отбирают у младших жвачку, мелочь; за небольшую мзду в виде пачки сигарет могут выступать и как наемная боевая единица, помогающая сводить личные счеты. Сейчас об этом было странно думать.
– Где он может быть? – спросил я.
– Бог его знает. У любого из этих… – Он бросил мне на стол тетрадку – «Список браконьеров, доставлявшихся в Восточнокаспийскую рыбную инспекцию».
Я полистал длиннющий реестр.
– «Алимурадов, Бердыев, Бобров, Гельдыев…» – фамилии шли не по хронологии допущенных ими нарушений, а по алфавиту.
От графы «Касумов-Мазут» шла вниз долгая «лестница» браконьерских подвигов.
– А почему «Мазут»? – спросил я.
– Браконьерский жаргон. «Мазут» – значит «икра»… Мы уже выписали повестки им всем… Я с утра этим занимаюсь. – Он взял тетрадку. – А на метеостанции мы оставили сотрудника. На всякий случай.
– Удалось установить, с кем Пухов был вечером?
– Да. Они из этого дома. Джалиловы. Бала допросил. Ихвсе знают. Муж, жена, два брата мужа, сноха и бабушка. Они вечером, после работы, переносили вещи на новую квартиру. Пухов им помогал… – Агаев взглянул на часы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67