В зале послышалось торопливое шарканье шлепанцев, и следом за Дзобой вошел Дуру, держа в руках свечу.
– Кику! Где ты?! – закричал он. – Выходи оттуда сейчас же! Ты слышишь? Выходи! Господи! Позор-то какой... Не жить мне теперь...
– Придержите этого сукина сына! – заорал Каза Чхетиа.– Если он вопрется сюда, я заколю его, как кабана!
– Что я говорил! Зачем ввязываться в это поганое дело? – сказал Куру Кардава.
– Господи! Что вы со мной сделали, мерзавцы,– опять запричитал Дуру.
– Проваливай отсюда, скотина. На кого кидаешься, старая жаба! – Бодго Квалтава загородил духанщику дорогу.
Куру Кардава последовал примеру старшего товарища. Они оголили маузеры.
Духанщик перестал метаться, замер на минуту и, повернувшись, бросился из комнаты, теряя шлепанцы.
Туташхиа поднялся, чтобы выйти из комнаты.
– Ты сказал, что здесь произойдет кое-что похуже,– неожиданно сказал монах. – А сам убегаешь. Значит, ты трус!
– Трус? – обернулся Туташхиа.
– Кто изменил богу, кто для людей не совершил того, что мог совершить, кто дитяти божьему в беде руку не протянул – тот трус и обрек себя на одиночество. Раз ты отвернулся от людей, то и ты им не нужен, и доля твоя – доля загнанного зверя!– спокойно закончил монах.
Туташхиа отодвинул меня с дороги, вышел в зал, не спеша дошел до входных дверей и тронул засов.
Дзоба вцепился в его бурку:
– Дядя Дата, не уходи... не уходи, дядя Дата, мы погибнем!
Туташхиа окаменел. Стало очень тихо.
У Даты Туташхиа была слава необыкновенно смелого и решительного человека. Другого мнения я не слышал, да его и не существовало. Но в эту минуту он боялся оглянуться, чтобы не увидеть глаза и лицо Дзобы. И не оглянулся.
– Я должен уйти отсюда,– упрямо и зло, будто уговаривая себя, сказал он.
Он отодвинул засов и вышел из духана.
Заливаясь слезами, Дзоба кричал ему вслед:
– Ты бросил нас, дядя Дата. Почему ты оставил нас?.. Не помог?.. – Мальчик повторял это, даже когда Туташхиа уже не мог слышать его, – он седлал коня.
Все остальное произошло в какие-нибудь десять секунд. Духанщик вбежал в зал со взведенной двустволкой в руках.
– Отпустите мою дочь, сукины дети! – закричал он и выпустил пулю.
Куру Кардава уронил маузер и схватился за правое плечо. Бодго Квалтава прицелился в духанщика.
– Не стреляй, Бодго!.. – крикнул Куру, но Квалтава выстрелил дважды.
Духанщик рухнул на пол, схватился за живот и в корчах покатился по полу.
– Что ты наделал, Бодго... Зачем убил невиновного человека? – проговорил Куру.
– Не время сейчас об этом! – ответил Квалтава и заорал: – Каза, оставь эту потаскушку!.. Одевайся немедленно!.. Куру, одеваться... Кому я говорю?..
– От кого бежим? – Каза Чхетиа вышел из комнаты, на ходу одеваясь и нацепляя оружие.
Дзоба опустился на колени, в ужасе глядя на умирающего отца.
Из комнаты Чхетиа вышла Кику. Ока шла, медленно ступая, глядя куда-то в пространство мимо всех нас, и лепетала:
– Вот деньги, папа! Много денег. Вот они, деньги, папа!..– и потряхивала кисетом Казы Чхетиа.
Дуру прохрипел:
– Ты пустил их по миру... Твой грех... Дата Туташхиа...
Он не проронил больше ни слова, затих и испустил дух.
Бодго Квалтава и Каза Чхетиа остолбенели, услышав имя Даты Туташхиа. Куру Кардава, позабыв про боль в плече, смотрел на место у порога, где только что стоял абраг.
Со двора донесся топот копыт. Уходило несколько лошадей.
Бодго Квалтава взвел курок маузера и выскочил из духана.
Его приятели последовали за ним.
– Он увел наших лошадей!
– Ты почему угоняешь наших лошадей, Дата Туташхиа?
– А ну, давай обратно!
– Стрелять будем!
– Вы – мразь, годная лишь на то, чтобы стрелять в старого духанщика. В меня вам не выстрелить, негодяи. Не той вы породы, собачье отродье...
Это оказалось правдой. Разбойники ни разу не выстрелили и не подумали преследовать его. Они остались у входа в духан и не шевелясь смотрели, как Дата Туташхиа угонял их лошадей.
Каза Чхетиа вбежал в духан, отнял у обезумевшей Кику кисет и бросился догонять своих.
Они исчезли и не вернулись.
Дзобу покидало оцепенение, он опять забился в слезах. Кику, даже не почувствовав, что кисет у нее отняли, звала отца и отдавала ему деньги, все так же глядя куда-то в пространство.
Я вернулся в комнату. Монах так и не вставал.
– Подымайся, отец. Не время спать в день Страшного суда!
– Когда человек грешит, господь безмолвствует.
Мы вынесли топчан Даты Туташхиа в залу и уложили на него покойника.
Обе пули угодили Дуру в живот.
Монах начал молиться.
У меня заболел живот, и я вышел во двор. Стояла спокойная ночь. На небосклоне красноватым светом горела утренняя звезда.
Я вспомнил, что у меня в кармане наган. Не думая и не колеблясь, я швырнул его в отхожее место. От сердца сразу отлегло. Если станут обыскивать, при мне уже не будет оружия. И по сей день не могу понять, как сама мысль не то что выстрелить, а поднять оружие могла прийти мне в голову. Видно, Что-то подсказало мне: окажи я сопротивление – и мне конец.
Умирать никому не хочется.
В тех местах я пробыл еще год. А может, и больше. Кику после той ночи сошла с ума. Несколько месяцев спустя Дзоба нашел ее в лесу сидящей под ольхой. Она была мертва. Как сидела, так и умерла.
Дальнейшая судьба Дзобы мне не известна. Говорили, что его забрал к себе дядя из Кутаиси.
Наверно, он и забрал.
ГРАФ СЕГЕДИ
...В то время Мушни Зарандиа уже занимал должность офицера особых поручений. Мы были приглашены к наместнику, явились в назначенное время и были приняты без промедления. В кабинете наместника нас ожидал прибывший из Петербурга полковник Сахнов, один из помощников шефа жандармов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72