10.
Уже вскоре Сатов убедился, насколько прав был шеф, когда предложил ему повесить в кабинете перчатки. Исполнение его новых обязанностей, не зафиксированных ни в каких должностных инструкциях, требовало постоянно иметь боксерский инвентарь на виду.
В его кабинете то и дело раздавались телефонные звоики: коллеги, встретив упорное нежелание подследственных подписывать фальшивки, приглашали Боксера на помощь. И он живо откликался на их призывы. То и дело Сатова видели пробегающим по коридорам в боксерских перчатках. Учитывая не совсем удачный первый опыт, он стал бить свои несчастные жертвы, что называется, с умом, изощренно – по тем местам, где особенно ощущается боль, но человек при этом не теряет сознания, или так, чтобы отключить сознание подследственного, но не лишать его жизни. И не дай бог, чтобы кровь была. В общем, искусство палача младший лейтенант постигал быстро и профессионально. Прививались навыки, зверел характер, укреплялась вера в свою исключительность. Тем более, что после каждого удачного подключения к допросу, Зобин благосклонно похлопывал своего протеже по плечу и приговаривал:
– Молодец, молодец!
И молодец, уже не стесняясь коллег, похвалялся в курилке:
– Я вчера так обработал этого вонючку-троцкиста… Да вы знаете его, профессора Сафронова. Так вот, он вмиг сознался во всем. Стрелять хотел, сволочь, в первого…
И все-таки полного удовлетворения Сатов не испытывал, не нравилось ему, что «работает» в тени. Да, Зобин хвалит, но он всего лишь нач-отдела. Многое ли от него зависит? Для того, чтобы двигаться дальше, надо попасть в поле зрения первых лиц, заслужить их благосклонность. А как? Через секретарей не прорвешься, на лестнице дожидаться не будешь. И с тоской констатировал следователь-неудачник: надо ждать случая. И такой вскоре подвернулся.
В первом часу ночи Сатов сидел в кабинете и мучился от безделья: вот уже три часа, как в «простое».
Что-то случилось с конвейером – остановился. Вот и щелкал младший лейтенант беспрестанно выключателем настольной лампы, забавлялся. И вдруг – звонок. Схватил трубку телефона и сразу же узнал голос Зобина:
– Где это ты болтаешься?
– Никак нет, не болтаюсь. Который час уже сижу в кабинете.
– Опять у меня что-то с телефоном. Ну да ладно, ноги в руки и срочно к начальнику управления.
Сатов вскочил с кресла и совсем было отнял трубку от уха, как услышал:
– И не забудь свой инвентарь… Дело предстоит серьезное.
Инвентарь что, инвентарь – на гвоздике за спиной. Схватил перчатки и мигом в коридор. Задержался лишь затем, чтобы дверь закрыть. Хотя мог бы этого и не делать: кабинет-то по сути своей – бутафорский. Мебель одна, в столах – пусто, на книжной полке – пыль.
Бежал по коридору Сатов лихо, но не сказать, чтобы со спокойным сердцем. Как-никак, у «самого» на вызове он ещё ни разу не был. Чем все обернется, предполагать трудно. Вдруг что не так, тогда карьере конец, тогда снова вниз, в оперы. Сумбатов – человек крутой, многим жизни поломал. Знать бы наперед, к чему готовиться. С такими невеселыми мыслями и предстал следователь в приемной перед секретарем. Молоденький лейтенант укоризненно произнес:
– Задерживаешься, комиссар ждет.
И предупредительно распахнул дверь.
Всякое видел Сатов за годы своей службы, особенно за последние месяцы, но такая картина предстала перед ним впервые. Тучный, взмокший от напряжения, начальник управления таскал за бороду по полу тщедушного человечка, крича:
– Ты будешь говорить, гад? Будешь?
При этом слюни брызгами летели из его перекошенного от злобы
рта.
За спиной Сумбатова подобострастно изогнулся верзила Халдыбанов с резиновым шлангом в руке. У огромного письменного стола застыл в позе гоголевского городничего из заключительной сцены «Ревизора» Зобин.
Ошеломленный Сатов остановился в дверях, не зная, как вести себя в столь неординарной ситуации. Вряд ли начальнику нужен лишний свидетель происходящего. Следователь машинально сделал шаг назад, но наткнулся на стоящего сзади секретаря. Тот подтолкнул в спину, явно приглашая младшего лейтенанта войти. Сумбатов заметил вошедших.
– Ну, что замер, сынок? Проходи… – прохрипел он, – а то мы тут умаялись с этим заморышем. Подходи, подходи ближе…
Сатов выполнил указание начальника и остановился возле лежащего на спине человека.
Как ни изувечено было лицо истязаемого, младший лейтенант без
труда узнал его:
– Это Султан Эфендиев, председатель ЦИК.
– Правильно, Эфендиев. Но не председатель, а изменник, контр революционер и террорист. И ещё – подлый трус. Не хочет признаться в своих мерзких преступлениях перед народом. Боится принять смерть от руки рабочего класса.
Сумбатов пнул лежащего ногой, крикнул помощнику:
– Воды!
И опустился, обессиленный, в громадное кожаное кресло. Ожили фигуры всех присутствующих в кабинете. Халдыбанов кинулся помогать секретарю приводить в чувство Эфендиева. Зобин подошел к Сатову, положил руку по-приятельски на плечо, как бы приобщая к таинству происходящего и тем самым делая соучастником творимого преступления. Проговорил на ухо вкрадчиво, почти шепотом:
– Вымотался комиссар с этим подонком, сам видишь, и очень рассчитывает на твою помощь… Так что не подведи.
Сатов в этот момент ощутил в себе необъяснимое возбуждение. Такое происходит с хищником при виде крови. Дыхание его участилось, ноздри раздулись. Он ничего не ответил на слова Зобина. Думал о своем: вот шанс, вот случай доказать, на что способен Николай Сатов – бывший чемпион республики, доказать в присутствии человека, от одного росчерка пера которого зависят судьбы людей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40