Всегда им удается накинуть на него холодную, влажную пелену и как бы поймать его в сети. В душе Вилфреда вспыхнуло неподдельное раздражение.
– Может, ты и на качалке изобразишь орла? – спросил он.
Андреас покосился на него с недоверием. Он заглянул в честные голубые глаза своего опасного приятеля-аристократа, который когда-то не раз выручал его из неприятностей, но сам же втягивал его в них. А впрочем, втягивал ли? Самоуверенный Андреас вдруг стал менее уверен в себе. Он бросил взгляд за ограду виллы – туда, где стоял его автомобиль. Это помогло. Спасительная уверенность возвратилась.
– Может статься, – небрежно обронил он. – Отец так привязан к старым вещам. – Он вдруг повернулся лицом к приятелю, и глаза его стали похотливыми. – А я-то думал, ты купил цветы для красотки, с которой всюду ходишь, – сказал он.
Вилфреда передернуло. Убожество мужских чувств, скрытых личиной дружбы, давно уже не удивляло его, но наводило на него тоску, безграничную тоску, как, впрочем, всякая попытка влезть ему в душу со стороны друзей и вообще мужчин. Теперь он мог в два счета и навсегда стереть в порошок этого трагикомического выскочку. Он знал, что довольно слова или взгляда, чтобы его раздавить, потому что расхрабрившаяся личность завела малыша Андреаса, того самого, у кого руки были в бородавках, а уши в чернилах, на такой тонкий лед, что он, того и гляди, проломится – будь ты хоть десять раз орел, Эрн!
– Твой отец очень любил свою качалку, – вместо этого сказал Вилфред.
И в эту же секунду Андреас задрожал, готовый вспыхнуть, чуть ли не ударить. Ноздри у него раздувались. Вилфред принудил себя смотреть на них. И на уголки губ. Бесцветные губы на слишком бледном лице, слишком короткое расстояние между ртом и носом. Теперь можно его сокрушить. А еще лучше – усугубить его неуверенность. Вилфред забавлялся.
– Тебе надо бы отпустить бороду, – сказал он. – Тебе пойдет.
И снова в Андреасе произошла перемена. Яркий румянец залил его лицо. Он истерически расхохотался.
– Черт побери, ты и это угадал – откуда? – Он подошел к зеркалу. – Вилфред и сам растерялся. – А знаешь что, – быстро обернувшись к нему, сказал Андреас, – сейчас мы с тобой, как положено старым друзьям, разопьем по стаканчику виски, по маленькому… – И, снуя со стаканами и бутылками между шкафом и столом, торопливо, чтобы Вилфред не успел его остановить, затараторил: – Вечно ты, бывало, все угадывал, отчасти это… – Он осекся, сам смутившись от того, что собирался сказать. – Отчасти это и производило впечатление на ребят, – вяло закончил он.
Вилфред пригубил виски. У него мелькнула мысль: «Мы все время говорим не то. Надо помочь этому парню оправиться…» Он одобрительно поглядел сквозь стакан на свет, потом бросил взгляд на приятеля.
– Как это тебе удается в наше время добывать такое виски?
И тут Андреас разразился потоком слов. О садовниковом Томе – Вилфред должен помнить маленького Тома, которого он, Вилфред, когда-то вытащил из воды (Андреас так и сказал: «вытащил из воды», а не «спас»)… Том разбогател на каком-то промышленном предприятии и построил для родителей новые оранжереи. Но садовник не пожелал оставаться садовником, он перевозит в Хюрумланн контрабандную водку и перепродает ее местным спекулянтам с большой прибылью. У него отличная моторная лодка, стоит на причале в Нерснесе. Если Вилфред хочет, он, Андреас, может устроить ему несколько бутылок, а не то ящик, несколько ящиков, надо будет только съездить к одному сарайчику в Аскере, так что, если хочешь…
Поднеся к губам ароматную жидкость, Вилфред сразу повеселел. Про него говорили, что он опьяняется не спиртным, а самим присутствием того, из чего можно извлечь удовольствие. А там, где ему приходилось бывать, виски не текло рекой. На редких семейных сборищах дядя Мартин полновластно и единолично наслаждался предметом своей невинной слабости. Что до компании Роберта и его адвокатов, то она нуждалась в шампанском, чтобы подкрепить всегдашние сомнения в надежности удачи.
– Ты мне окажешь большую услугу, – сказал Вилфред, хотя не знал, кто у кого окажется в долгу. По сути дела, ему хотелось, чтобы Андреас, оказав ему протекцию, мог подняться в собственных глазах. Попроси его Вилфред ссудить тысячу крон, счастье Андреаса было бы полным. К тому же Вилфреда тянуло ко всему запретному и ко всему, что перевернулось в жизни вверх ногами. Все эти перемены, то, что низы стали верхами и наоборот, приятно возбуждали его. Что там пророчил дядя Мартин насчет наступления рабочего класса? Пожалуй, это на свой лад оправдалось: подземные силы выползли на свет, отняли бразды правления у тех, кто до сих пор наслаждался жизнью, и, смеясь, ввергли тех в пучину скуки, где до сих пор прозябали сами.
– Теперь ваш черед слизывать пенки, – сказал Вилфред.
Андреас поперхнулся спиртным.
– Чей черед? – откашливаясь, переспросил он.
– Ну хотя бы садовника, да кого угодно. Слизывать пенки, вместо того чтобы пресмыкаться и батрачить в поте лица. Почему бы отцу Тома не обзавестись моторной лодкой? Поверь мне, это Великая Норвежская Революция, она будет занесена в анналы истории.
Андреас в нерешительности встал – может, Вилфред имеет в виду его, Андреаса, и семью Эрн?
– Я принесу еще содовой!..
Но Вилфред тоже встал – ему пора уходить. Однако Андреас не унимался. Он отвезет Вилфреда. Ему в ту же сторону, он должен встретить старика на Дроннинген. У старика своя яхта, и большая…
Они ехали по Юсефинегате в лучах заходящего осеннего солнца. Искусственное оживление приятелей угасло, едва ветер коснулся их лиц.
– Стало быть, договорились, – вяло сказал Андреас, протянув Вилфреду руку у дома на Драмменсвей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104