Она Съедена!
Из-под черного капюшона девочка еще раз посмотрела на Трон. Вделанные
в него драгоценности покрылись слоем пыли, и сверкание их было едва
заметно в полутьме, на спинке видна была паутина и совиный помет. На три
самых высоких ступеньки, прямо перед Троном никогда не ступала еще нога
смертного. На них скопилось столько пыли, что они казались одним землистым
склоном - мраморные плоскости совсем скрылись под вековым слоем грязи.
- Съедена! Съедена!
За дверями снова застучал барабан, быстрее, чем прежде. В молчании,
нарушаемом только шарканьем ног, процессия двинулась к яркому и далекому
прямоугольнику выхода.
Двойные ряды колонн, как ноги великанов, уходили в полумрак под
потолком. Среди жриц, такая же черная, как они, шла девочка, торжественно
ступая босыми ногами по замерзшей траве и ледяным камням. Когда на ее пути
сверкнул пробившийся сквозь разрушенную кровлю солнечный луч, она и не
подумала глянуть наверх.
Черная процессия вышла из Тронного Зала и окунулась в холодный,
призрачный утренний свет. Солнце только что появилось над горизонтом и
осветило горы на западе и стену Тронного Зала. Остальные здания все еще
лежали в красновато-пурпурной тени, если не считать блестящей, только что
заново позолоченной кровли храма Богов-Братьев, стоящего на невысоком
холме. По четыре в ряд процессия черных жриц двинулась по тропе,
спускавшейся по склону Холма Гробниц, и в ней родилась молитва. В мелодии
ее было только три ноты и одно-единственное слово, потерявшее от
бесконечного повторения всякий смысл, как верстовой столб на заброшенной
дороге. Снова и снова повторяли его жрицы, и День Возрождения Первой из
них заполнился тихим речитативом, нескончаемым жужжанием.
Девочку водили из храма в храм, из зала в зал. В одном месте ей дали
лизнуть соли, в другом - заставили встать на колени и остригли голову,
после чего смазали оставшиеся короткие волосенки маслом и душистым
уксусом. Потом она легла лицом вниз на исполинскую мраморную плиту и
пронзительные голоса пропели над ней поминовение усопших. Ни девочка, ни
жрицы ничего не ели и не пили весь этот день. На заходе солнца девочку,
прикрыв овчиной, уложили спать в комнате, которой она прежде никогда не
видела, в доме, простоявшем запертым много лет. Потолок в этой комнате был
очень высок, но окон не было и чувствовался застоявшийся запах смерти.
Здесь молчаливые женщины оставили девочку в темноте.
Она лежала неподвижно, с широко раскрытыми глазами.
На стене затрепетал отблеск света. Кто-то шел по коридору,
загораживая рукой свечу так, что она давала света не больше, чем
светлячок. Послышался хриплый шепот:
- Ну, как ты, Тенар?
Девочка не ответила.
В дверь просунулась голова, странная голова - лысая, как очищенная
картошка, и такого же желтоватого цвета. Глаза на этой голове напоминали
картошку неочищенную. Нос, утонувший среди свисавших щек, казался
крошечным, безгубый рот походил на щель. Девочка лежала, не двигаясь и не
сводя глаз со странного посетителя.
- Эй, Тенар, моя маленькая пчелка!
Голос хотя и был хрипловатым, походил на женский, но исходил не от
женщины.
- Мне нельзя здесь быть, мое место на крыльце, я сейчас уйду. Просто
мне хотелось взглянуть, как там моя маленькая Тенар после такого
утомительного дня, как там моя маленькая пчелка.
Пришелец бесшумно подошел к девочке и протянул руку, чтобы погладить
ее по голове.
- Я больше не Тенар, - сказал она, пристально глядя на собеседника.
Рука замерла, так и не коснувшись волос девочки.
- Нет... - прошептал он и через минуту добавил: - Знаю, знаю. Теперь
ты маленькая Съеденная Арха. Но я...
Девочка молчала.
- Трудный день был для малышки, - сказал человек со свечой.
- Тебе нельзя входить сюда, Манан!
- Нельзя... Знаю. В этот дом нельзя. Спокойной ночи, малышка...
Спокойной ночи...
Манан, не торопясь, повернулся и вышел. Отблески света на стенах
постепенно угасли. Девочка, имя которой теперь было Арха, Съеденная,
лежала молча, неотрывно глядя в чернильную тьму.

2. СТЕНА ВОКРУГ МЕСТА
Она росла и, не сознавая того, забыла мать. Ее место было здесь, у
Гробниц, и так было всегда. Лишь иногда, июльскими вечерами, когда девочка
смотрела на окрашенные закатом в желтоватый цвет горы на западе,
вспоминала она огонь в очаге того же самого цвета. Ей казалось, что
когда-то ее держали на руках, что было странно, потому что здесь к ней и
прикасались-то редко, и вспоминался ей чудесный запах вымытых в душистой
воде волос цвета заката и огня.
Конечно, знала она больше, чем помнила - всю историю ей уже
рассказали. Когда ей было лет семь или восемь и ей захотелось узнать, кто
же она такая, девочка подошла к своему телохранителю, стражнику Манану и
спросила:
- Манан, расскажи, как меня выбрали.
- Но ведь ты и так все это знаешь, малышка.
Она и в самом деле знала. Высокая и сухая жрица Тар рассказывала ей
об этом пока Арха не заучила все наизусть, и теперь она повторила ее
слова:
- Когда умирает Первая жрица, церемонии похорон и очищения занимают
месяц по лунному календарю. После этого Жрицы и Стражники Гробниц
переходят пустыню и идут по городам Атуана, расспрашивая народ. Они ищут
девочку, родившуюся в ночь смерти Первой Жрицы. Найдя ее, они ждут и
наблюдают. Ребенок должен быть здоровым физически и умственно, не болеть
оспой и рахитом, не получать увечий.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42