Торговые переговоры в Москве начались в октябре 1939 года. В начале февраля 1940 года, через четыре месяца после их начала, все наиболее важные спорные вопросы, как представлялось, были урегулированы на высоком и высшем уровнях. Окончательное согласование немецкого и русского текстов в том, что касается массы не всегда существенных, но неизбежных деталей, велось теперь в головокружительном темпе. Подписание соглашения было назначено на 11 февраля 1940 года, и этот согласованный в высших инстанциях срок следовало обеспечить любой ценой.
Никогда не забуду тот день, 11 февраля 1940 года. В последнее время мы трудились и ночами, но работа все еще оставалась незаконченной. Нельзя было терять ни минуты, но частые поездки из посольства в Народный комиссариат внешней торговли отнимали немало времени. И вот почти вся наша торговая делегация вместе с необходимыми материалами и пишущими машинками разместилась в Народном комиссариате внешней торговли. Непрерывно заседали руководители обеих делегаций, народный комиссар внешней торговли СССР А.И.Микоян с советской стороны и посол Риттер и советник Шнурре – с немецкой. Сравнивая немецкий и русский тексты, они тут же решали все еще остававшиеся открытыми вопросы и возникавшие новые проблемы.
На мою долю выпала задача привести в соответствие окончательные немецкий и русский тексты соглашения, которые должны были полностью совпадать как по содержанию, так и в языковом отношении. Мне и моему советскому партнеру – он выверял немецкий текст, а я – русский – надлежало подтвердить идентичность обоих текстов. При этом, случалось, имело место различное толкование отдельных формулировок; поэтому с обеих сторон привлекались эксперты, которым было поручено устранять возникавшие в результате языковых осложнений расхождения.
В результате спешки, в которой происходила окончательная доработка сторонами текста соглашения, возникало немало языковых расхождений, по которым мы не могли договориться со своими советскими партнерами. Тогда мы вместе направлялись в соседний кабинет, где вели переговоры руководители обеих делегаций и где, в частности, находился советник Хильгер, считавшийся в нашей делегации признанным авторитетом в языковых вопросах. Здесь быстро и без особых формальностей принималось совместное решение.
Около двух часов ночи 11 февраля руководство обеих делегаций единогласно решило, что 11 февраля 1940 года закончится для нас не как обычный календарный день, в 12 часов ночи, а лишь тогда, когда будет подписано торговое соглашение. Сроки подписания изменению не подлежали. И вот в 6 часов утра договор был подписан. Таким образом, 12 февраля 1940 года для нас началось.

ПЕРЕВОД В МОСКВУ
Посол фон дер Шуленбург получил от министерства иностранных дел официальное уведомление о моем переводе на работу в германское посольство в Москве. Но поскольку большинство моих личных вещей находилось в Берлине, мне пришлось поехать туда вместе с возвращавшейся делегацией. Оставленные мной в Варшаве в связи с началом войны мебель и другие вещи из моей квартиры были перевезены в Берлин и хранились там во время моего отсутствия на складе экспедиционной фирмы. Что там уцелело и дожидалось моего возвращения, я не знал.
Поездку в Берлин я, конечно, использовал и для того, чтобы побывать в родных местах. Отпуск я провел вместе с Шарлоттой и нашим малышом в Ротбахе (теперь – Зоравина) – небольшой деревушке неподалеку от Бреслау, где мы жили у родителей жены. Шарлотта нашла в Бреслау работу. Работала она по своей профессии в одной из аптек. Тесть мой также работал в Бреслау – на почтамте. На дорогу из Ротбаха до Бреслау, если ехать поездом, требовалось 15–20 минут.
Проблемы переселения
В посольстве в Москве, как и в министерстве иностранных дел в Берлине, мне разъяснили, что о переселении в Советский Союз моей семьи можно будет говорить лишь тогда, когда я получу в советской столице собственную квартиру. Получить в Москве квартиру было тогда и для сотрудников зарубежного дипломатического представительства чрезвычайно нелегким, требовавшим немало времени делом. Поэтому я условился с Шарлоттой, что она пока при первой же возможности приедет ко мне в Москву погостить, остановившись, без больших дополнительных расходов, у меня в номере в гостинице «Националь». А как только я получу квартиру, вся семья переберется ко мне окончательно.
В Берлине я посетил еще раз Ильзу Штёбе. Ей было уже известно, что я остаюсь в Москве. Не зная, увидимся ли еще раз, мы пожелали друг другу успехов и счастья в нашей совместной борьбе.
Возвратившись в Москву, я официально представился как сотрудник посольства советнику Хильгеру и послу фон дер Шуленбургу. Здание посольства, в прошлом – небольшой особняк какого-то русского дворянина или богатого купца, давно уже стало слишком тесным для многочисленного штата сотрудников и трещало, так сказать, по всем швам. К основному зданию были добавлены еще несколько соседних домов. Мне отвели рабочее место в крыле главного здания. В небольшой комнате стояли два сдвинутых письменных стола, за одним из которых сидел секретарь посольства Ганс-Генрих Герварт фон Биттенфельд (в своих изданных в 1982 году мемуарах он называет себя Ганс фон Герварт). Он также работал в отделе торговой политики Хильгера и должен был, как он сообщил мне, вскоре вернуться в Берлин. Другой стол был предоставлен в мое распоряжение.
Встречи
Герварт фон Биттенфельд вел себя со мной крайне сдержанно. Не могу сказать, что мне удалось хоть раз вызвать его на более или менее интересную деловую беседу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186