Тем временем критические отклики появились в нескольких других английских технических журналах, и Вуд с радостью послал подтверждение правильности своего опыта, приводя в нем результаты измерений.
Вероятно, дни эти были для студентов в Мэдисоне захватывающими. Вуд ввел в свои опыты драматизм, наглядность и технику, которые стали привлекать внимание во всем мире к нему и его университету.
С самого раннего детства до наших дней он был и остается любителем эффектного опыта и блестящим демонстратором. Он полон, детского тщеславия — вполне серьезно — и наслаждается восторгом аудитории и аплодисментами — но это скорее относится к показываемому явлению, чем к нему самому, так что, если и можно было бы назвать его эгоистом и любителем показного, то отнюдь не в обычном, дурном смысле этих слов. Эту разницу прекрасно чувствовал профессор Бенджамэн Сноу, руководивший тогда Отделением физики в Мэдисоне. Новый молодой преподаватель или помощник профессора, которым Вуд вскоре стал, был и остается «мелкой сошкой» в большом университете, и если бы Вуду не помогал этот важный союзник,, а вместо него руководителем была бы какая-нибудь надутая «академическая величина», он едва ли смог бы добиться необходимой поддержки. К счастью, Сноу сам был динамичным лектором-энтузиастом и любил красивые опыты, носившие характер «фокусов». То, что устраивали вместе Сноу и его молодой помощник, записано в дневнике Вуда:
«Он выбрал меня своим помощником по курсу общей физики для второкурсников. Первое время мои обязанности заключались в роли бессловесной личности, которая подает необходимые предметы лектору. Он никогда не был удовлетворен своими приборами, если они не были самыми большими на свете, и однажды я сделал удачный шаг, сконструировав огромный ящик для дымовых колец диаметром в фут, подобный тому, который я устроил для лекций в Чикаго, когда я был студентом-химиком. Движущееся кольцо дыма, которое сбивало картонную коробку на другом конце лекционного стола на пол, чрезвычайно восхитила его. Для него было новой идеей, что дым совсем не обязателен для образования кольца — ему никогда не приходило в голову, что невидимое воздушное кольцо, ударяющее о различные предметы, было еще лучшей демонстрацией. Вновь заинтересовавшись, вихревыми движениями, я подумал над этим делом и поставил ряд новых опытов с кольцами, которые были описаны с приложением фотографий — на этот раз в лондонской Nature , включая метод получения половинного дымного кольца — другая половина состояла из чистого воздуха, так что зритель видел лишь движущуюся дугу.
Это можно было сделать с помощью картонной трубки диаметром около дюйма, наполнив ее осторожно плотным дымом так, чтобы он стлался по дну трубки, расположенной горизонтально. Затем давался легкий толчок, и вылетало «полукольцо» дыма. С помощью другого приспособления можно было пускать толстые воздушные «баранки», с белой ниточкой дыма в сердцевине, вращающейся с огромной скоростью. Явление служило доказательством большой скорости вращения в середине вихревого кольца или у оси смерча. Иллюстрируя разницу между силой и работой, которая определяется как произведение силы, затрачиваемой на преодоление сопротивления, на путь, Сноу обычно упирался в конец лекционного стола и толкал его из всей силы. «Я нажимаю, жму, жму , ЖМУ!… — лицо его становилось красным, на лбу выступал пот… — «Никакого движения нет — я жму и жму, и не совершаю ни частицы работы!» — и он чуть не падал от усталости после геркулесовских усилий.
На одной из его лекций я заметил у него маленькую ошибку и, не зная правила, что «помощники должны быть видимы, но не слышимы», обратил на нее его внимание в конце лекции.
Он говорил о всемирном тяготении и напомнил студентам об истории путешествия на Луну Жюль Верна, сказав, что автор нигде не сделал ошибок и ни разу не нарушил никаких законов физики в своем произведении.
«Вспомните, — сказал он, — что когда снаряд пересекал центр притяжения между землей и Луной, его пассажиры ничего не весили и плавали в пространстве, ни на что не опираясь, — и это, джентльмены, как раз то, что должно произойти».
После лекции, когда несколько студентов столпились вокруг него, задавая вопросы и осматривая приборы, я заметил, что именно в данном случае Жюль Верн определенно допустил ошибку: пассажиры должны были бы начать летать в снаряде, как только он покинул атмосферу земли, так как сила тяготения не ощущается внутри свободно падающего сосуда. — «Я думал, что можно доказать это экспериментально, положив полдоллара на эту книгу и подбросив ее на фоне окна. Думаю, что между книгой и монетой будет виден просвет во время их падения». Это в точности подтвердилось после двух или трех попыток. Это убедило Сноу, что Жюль Верн, по крайней мере в этом случае, ошибся».
Все эти лекционные изобретения были интересны только студентам и ученым, но скоро наш молодой преподаватель выступил с «практическим» изобретением, за которое университет сразу же получил от государства премию в 200 тысяч долларов и которое экономит каждую зиму миллионы потерь от пожаров, получающихся от старинных методов отогревания труб, употребляемых водопроводчиками. Это — теперь везде известное «электротаяние». Моя собственная осведомленность в этой области ограничивается знанием номера в телефонной книжке, по которому вызывают гудящий грузовик с инструментами, точно подобными тем, которые Вуд сорок лет назад применял в Мэдисоне; все, что я понимаю в этих спиральных, внушительных приспособлениях, — это то, что они отогревают у меня водопровод без взлома полов и стен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105