Лев Данилович даже не прикладывал трубку к уху, в безлюдной гостиной и так можно было бы все услышать..Наконец оказалась нажата последняя цифра — тройка, и Бирюковский замер. Его сердце сжалось, даже перестав биться. Телефон некоторое время молчал. В это время Бирюковский слышал не сам стук сердца, а лишь удары крови под черепом.«Куда-то же сейчас идет этот сигнал, где-то же отзывается телефон?»И действительно, телефон отозвался — словно сирена милицейского автомобиля взвыла над самым ухом. Семь или восемь раз прозвучал длинный гудок.— Ну, ну, ну, — бормотал Бирюковский.И тут прозвучал один короткий гудок, и телефон отключился. Бирюковский, как ни пытался, так и не смог вспомнить, автоматически отключается телефон после восьмого гудка или там кто-то нажимал на кнопку. Но тем не менее он вздохнул с облегчением и отодвинул, даже брезгливо оттолкнул телефон на середину стола и поднял чашку. Трубка вертелась, как в детской игре в «бутылочку».«Куда же? Куда же укажет черный конец антенны?»Трубка сделала еще пару оборотов и указала черным отростком антенны прямо на Льва Даниловича.— Будь ты неладен! — буркнул Бирюковский.«Что-то я стал суеверным. А ведь раньше не верил ни в Бога, ни в черта и даже людям не верил. Правда, а и сейчас им не верю», — успокоил себя Лев Данилович.Но допить вторую чашку ему не дал все тот же телефон. Он разразился сигналом, настойчивым и противным.— Будь ты…Бирюковский взял трубку и включил аппарат. Он не говорил, что он слушает, просто прижал его к левому уху, грея ладонь правой руки о гладкий фарфор заварника с голубоватыми драконами.— Лева, ты? — услышал он знакомый голос.— Я, — сказал Бирюковский.— Как ты жив-здоров?— Ты имеешь в виду вчерашнее?— Ну да, вчерашнее или, вернее будет сказать, сегодняшнее.— Я отлично.— А у меня башка болит, аж некуда деться.— Какого черта ты мне звонишь, если у тебя болит башка?— Знаешь, Лева, мне было бы приятно услышать, что и у тебя болит, что тебе хуже, чем мне.— Не дождешься, — захохотал Бирюковский, уже окончательно приходя в себя.— Слушай, Лева, я вот что думаю… В Москве сейчас холод, да и вообще противно. Не дернуть ли нам с тобой в теплые страны?— Хорошая мысль, — пробурчал Лев Данилович, — а главное, своевременная. Знаешь, я буквально час назад об этом же думал. Посмотрел в окно, как увидел всю эту мерзость, а тем более как вспомнил вчерашний вечер и всю круговерть, так мне сразу же захотелось бросить родину к чертовой матери, уехать и не возвращаться.— Ну, это ты брось. Куда же ты уедешь от нашего бардака? Там ты никому не нужен, а здесь ты человек.— Я везде человек, — сказал Бирюковский, — у меня деньги есть.— Двинем в твой санаторий, я за все плачу.— За все уже давным-давно заплачено, — уточнил Лев Данилович. — Ас кем ты еще хочешь ехать? — спросил у своего невидимого оппонента.— Я хочу поехать лишь с тобой, там и дела порешаем, планы на будущее…Бирюковский скривился. Разговор принимал деловой оборот, чего ему не хотелось.— Слушай, давай при встрече поговорим о работе, при личной встрече.— Что, телефону не доверяешь?— Не доверяю, — признался Бирюковский.— И правильно делаешь, я тоже не доверяю. А все-таки жаль Савелия, непонятно все это случилось. Я тут с одним генералом из МВД разговаривал, и знаешь что он мне сказал?— И знать не хочу, — ответил Бирюковский.— Так вот, генерал сказал, никакое это не самоубийство.— Ты хочешь меня этим удивить?— Нет, хочу напугать, — сказал абонент, — хочу подтолкнуть тебя к скорейшему отъезду хотя бы на пару недель.— Да, скорее всего, поедем только на Новый год вернемся, его надо с елкой и снегом встречать, а не под пальмами на песке.— Елку мы можем организовать и там.— Так-то оно так, — вздохнул Лев Данилович Бирюковский и принялся рассматривать свой любимый бриллиант. От этого он чувствовал себя более уверенно и голос его даже потеплел, — елка мохнатая.— Может, тебя там, Лева, по колену какая-нибудь красотка гладит или чуть выше?— С чего ты взял?— Голос у тебя стал нежный и ласковый.И тут Бирюковский решил испортить настроение своему собеседнику:— А вот Мерзлова некому сейчас гладить, его черви гложут.— У тебя и мысли!— А ты, Альберт, разве не об этом думаешь?— Конечно, об этом. После вчерашнего вечера у меня Мерзлов из головы не идет, такая дрянь снилась!— Мне тоже, если быть честным.— Так, наверное, и голова у тебя болит?— Сейчас нет, а с утра болела, — и тут на Льва Даниловича напал приступ откровенности. — Был я в душе, и тут мне показалось, что кто-то по спальне ходит. Отчетливо так слышал, испугался, как в детстве.— Бывает… — по голосу Альберта нетрудно было догадаться, что подобные видения посещали и его. — А мне снилось, знаешь, Лева, даже стыдно признаться…— Ну-ну, давай, я же не вижу твоей рожи, говори, — бросил в трубку Бирюковский.— Так вот, мне приснилось, что лежу я живой и целехонький в гробу. Знаешь, ты, наверное, и себе такой присматривал, с прозрачной крышкой. Морду видно, а ноги там, в темноте, в глубине.— Ну-ну, говори,. — бесстрастным голосом прошептал в трубку Бирюковский, чувствуя, что у него пропадает всякое желание прикасаться к остывшему чаю и что страх вновь расползается от кончиков пальцев на ногах к макушке и волосы, на голове начинают шевелиться.— Так вот, лежу я в этом гробу, гроб закрыт, защелки закрыты, все винтики золоченые закручены, а ручки, чтобы открыть гроб изнутри и выбраться, нет. Лежу я там, на дне ямы, а яма высоченная, как колодец. Я вижу небо, вороны там кружатся, как положено, а потом начинает земля падать, по пригоршне, все подходят к краю ямы и бросают. И ты, Лева, проходил, тоже бросил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16