Было нечто еще. Иначе откуда эта изматывающая, строгая периодичность? Нажимаем кнопочку – отпуска-аем… Нажимаем – отпуска-аем… Но как бы то ни было, а организм отдавал свое. С каждым приступом мои судороги слабели, хохот делался хрипом, а вместе с усталостью в сознание снисходило просветление. В один из таких периодов я и ощутила, что в казарме не одна. Хлопали двери, отрывисто лаяли команды. По полу шаркали чьи-то ноги. Под дверью заскулили – жалобно, протяжно… Но недолго – звук, похожий на оплеуху, оборвал скулеж, и несчастное создание засеменило прочь, шаркая ногами. Я добралась до кровати, легла. Голова трещала. Суставы изнывали, с тела ручьями лил пот. Пропадало зрение. Солдатик с автоматом уже не подмигивал, он просто исчезал – остались фуражка и автомат, а сам он затушевывался – как человеческий силуэт, уходящий в ночь. Поплыла стена. Взмыли бомбардировщики… Как появились эти двое? Лязгнула дверь? Я не помню…
– Хали-гали, хабанера… – прошептала я. Вроде как поздоровалась. Но они не слышали. Я сама себя не слышала. Силуэты расплывались. Я наводила на них резкость, но получалось только хуже: изображение отъезжало, и визуальная четкость совсем терялась. Но определенно их было двое. Мужчина и женщина. Оба в сером. У женщины – ярко-каштановые волосы. У мужчины – вовсе никаких. Беседуйте на здоровье…
– Вы не боитесь перестараться, Оксана Францевна? – донесся до ушей искаженный голос. Я навострилась. Напряжение глаз дало результат: зрение лучше не стало, но рев бомбардировщиков пошел на убыль. – Она творческая личность. Она нервная личность. Она щуплая, наконец, личность. Не мне вам объяснять, что это значит. Такая может лопнуть на первом же сеансе, согласитесь. Почему бы вам не попробовать с положительных эмоций?
– Мы уже закончили, Алексей Витальевич, – вступил усталый женский голос. – И не надо лишний раз указывать, как и в каком объеме мне выполнять свою работу. В конечном счете, чьи выпускники выходят из стен этого заведения? Мои или ваши? А чьи остаются?
– О, это специфика, уважаемая Оксана Францевна, – усмехнулся мужчина. – Всего лишь специфика. Воля свыше, да и только. Вы электрик, я слесарь…
– Вы не слесарь, Алексей Витальевич. Вы таксидермист, уж простите даму за грубость. А насчет специфики я с вами полностью согласна. Вам просто не повезло. Такие знания – да на мирный бы атом… А теперь что касается нашего объекта, – тут последовала загадочная пауза. – Должна вам сообщить, коллега, что экземпляр, лежащий перед нами, невзирая на всё вами перечисленное, обладает высоким порогом сопротивляемости. Я не знаю, как у нее обстоят дела с критическим барьером (это мы выясним), но психастенический синдром и показатели в первом приближении бета-фактора заслуживают всяческих похвал. Признаться, я удивлена. И в этой связи не могу не сделать робкого предположения, что перед нами достаточно своеобразный образчик, с которым можно работать.
– Ну что ж, примите мои поздравления. – Мужчина зевнул. – Кстати, вы знаете, что ваше «своеобразие» забирают от вас на первую половину дня? У секьюрити есть к ней несколько вопросов.
– Да, я знаю. Это неприятно, но, полагаю, не страшно. Они не испортят материал.
– Как вставить фитиля и не повредить шкурку. Целое искусство… – развеселился мужчина.
Женщина сухо оборвала:
– Как раз наоборот, Алексей Витальевич. Сохранность шкурки меня волнует в последнюю очередь. Главное – это душа человеческая. Пойдемте, уже поздно. Отстрелялись.
– Чашечку кофе, Оксана Францевна?
– Да куда там, – раздалось под дверной скрежет. – Полночи потом буду по плацу маршировать и вас костерить, коллега.
– А по мне так сущий верональчик, – хохотнул мужчина. – Хлопну – и храповицкого. Сны снятся – не поверите – все зеленые, и ни одного трупа…
Дверь закрылась. Я слышала их разговор, но едва ли понимала смысл за словами. Запомнилась интонация. Кого эти двое видели во мне? Подопытного кролика? Каторжанку? Формовочный материал с плановым отжигом и деформацией? Или что это было?
Я уснула… И видела безобидный сон. Я шла по огромному русскому полю, засеянному пшеницей. Под облаками порхала смерть – старая кляча с косой – кривлялась, строила рожицы, тянула ко мне свои костлявые пальцы и ничего не говорила. А в отдалении рокотало – звучал артобстрел. Безостановочно, всю ночь напролет… Так и шла я на шатких ногах – под грохот канонады. И смерти смотрела в лицо…
А потом какие-то негодяи испортили мне весь сон. Я проснулась от энергичного встряхивания. Открыла глаза – и увидела их в сизой дымке: две чугунные тумбы над душой. Представители благодарного человечества, подумала я. Вертухаи. Оба в сером, у обоих на поясах рации и еще какие-то хреновины, и оба – ну вылитые копии моего первого охранника. Только повыше.
– Подъем, – тон не допускал возражений. – У вас есть пятнадцать минут на водные процедуры и прием пищи.
А понежиться?.. Я покосилась в просвет между тушами. По заведенной традиции на полу стоял поднос с чашкой и закрытой тарелкой.
– Можно я не буду принимать пищу? – жалобно прошептала я.
– Можно, – невозмутимо процедил вертухай. – Но зачем? Вы враг своему желудку?
Очень вязкая, смолистая туманность помутила мое сознание. Нет, я отдавала отчет в своих действиях. Но туман клубился, мешал думать – подлый, матерый, пахнущий экскрементами и грядущими ужасами, против коих я была бессильна. В умывальнике, куда меня пригнали, я столкнулась еще с одним бедолагой. Похожий тип. И одет похоже – в длинный балахон (номер не рассмотрела).
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100