— Спасибо, — отозвался Бронзини, неторопливо проходя к дальнему концу стола под пристальными взглядами собравшихся.
— Думаю, ты здесь со всеми знаком, — произнес человек, сидевший во главе стола, неестественно оживленным тоном. Это был Берни Корнфлейк, новый директор студии Дворф-Стар. На вид ему едва ли можно было дать больше девятнадцати. Бронзини окинул собравшихся угрюмым взглядом. Тяжело нависшие веки почти скрывали его глаза. При родах лицевые нервы Бронзини были повреждены, и только ежегодные пластические операции не давали глазам закрыться окончательно. Женщины находили его взгляд очаровательным, мужчины — угрожающим.
Бронзини заметил, что все собравшиеся были не старше двадцати пяти. Их лица, еще не покрывшиеся морщинами, были начисто лишены индивидуальности, и напоминали рекламу детского питания, из под расстегнутых пиджаков от Армани выглядывали красные подтяжки. Да, именно так выглядели теперь деловые люди эмбрионы в дорогих шелковых костюмах.
— Ну, так чем мы можем быть полезны, Барт? — спросил Корнфлейк голосом жидким и бесцветным, как растительное масло.
— У меня есть сценарий, — медленно проговорил Бронзини, со стуком опуская папку на безукоризненно чистую поверхность стола. Словно листья Венериной мухоловки в ожидании очередной жертвы, страницы медленно развернулись. Взгляды сидевших за столом людей были прикованы к сценарию, как будто Бронзини выложил перед ними грязные носки, а не плод мучительных четырехмесячных стараний.
— Отлично, Барт. Ну разве это не замечательно?
Все единодушно признали, что Бартоломью Бронзини и правда поступил замечательно, решив принести им сценарий. Их заверения прозвучали так фальшиво, что автора этой замечательной идеи едва не стошнило. Пятнадцать лет назад он сыграл в фильме, считающемся теперь классикой, и тогда все эти педики, одержимые единственным желанием — снимать кино — только и знали, что ему поддакивать.
— Но, Барт, детка, прежде, чем мы займемся твоим совершенно потрясающим сценарием, надо поговорить еще о нашей идее. Нам кажется, что она должна просто замечательно подойти к твоему теперешнему имиджу, — сказал Берни Корнфлейк.
— Это совершенно новый сценарий, — медленно проговорил Бронзини, и в голосе его промелькнули нотки нетерпения.
— Точно так же, как и наша идея. Знаешь, ведь девяностые уже не за горами, а там игра пойдет совсем по другим правилам.
— Фильмы остаются фильмами, — отрезал Бронзини, — и за сто лет они ни чуть не изменились. Вместо титров появился звук, потом кино стало цветным, но принцип остается совершенно таким же — дайте зрителям добротный сюжет, и они повалят в кинотеатры валом. Фильмы девяностых ничем не будут отличатся от фильмов восьмидесятых, можете поверить мне на слово.
— О, какая глубина мысли, Барт! Разве он не гений?
Все поспешили согласиться, что это действительно сказано сильно.
— Но, Барт, детка, мы собрались здесь вовсе не для того, чтобы спорить с тобой о кино. Кино пришел конец. По нашим расчетам к 1995-ому, самое позднее к 1997-ому году, кино превратится в «ретро».
— Это значит, оно устареет, — услужливо подсказал сидящий справа от Бронзини блондин и ухмыльнулся. Бартоломью поспешил поблагодарить его за справку.
— Телевидение — вот что станет лакомым кусочком, — лучезарно улыбнулся Берни Корнфлейк.
— Но телевидение не сильно моложе кино, — возразил Бронзини. Его хмурое, худощавое лицо окаменело. Что за игру они пытаются ему навязать?
— Ты говоришь о старом телевидении, — дружелюбно откликнулся Корнфлейк.
— Появление новых технологий означает, что скоро в каждом доме появится широкоэкранное телевидение высокой четкости. Зачем сидеть в душных кинозалах, когда почти то же самое можно получить, не выходя из дому?
Главное, что будет интересовать людей — как бы посидеть дома. Берложничать, как теперь говорят. Вот почему студия Дворф-Стар открывает новый проект, ориентированный на домашний видеопросмотр. Мы хотим, чтобы ты стал нашей первой крупной звездой.
— Я предпочел бы сначала поговорить о сценарии.
— Ладно, договорились. В чем заключается идея?
— Идеи, в сущности, нет, — сказал Бронзини, пододвигая сценарий Берни.
— Это будет рождественская картина. Старая добрая...
— О, нет, — тут же, словно семафор, замахал руками Корнфлейк. — О старом не может быть и речи. Ни в коем случае. Это слишком уж отдает «ретро».
— Но это же классическая старина, то есть качество. Это означает «хорошо», — добавил Бронзини для блондина справа. Тот поблагодарил его, почти не раскрывая рта.
Президент Дворф-Стар принялся листать сценарий. По его отсутствующему взгляду Бронзини догадался, что тот всего лишь проверяет, большой ли по объему текст. А еще взгляд Берни наводил на мысли о порошке, который втягивается через ноздри и туманит сознание.
— Продолжай, продолжай, Барт, — проговорил Корнфлейк. — Сценарий выглядит неплохо. Я имею в виду, в нем столько слов! В большинстве сценариев, которые нам приносят, страницы полупустые.
— Это история мальчика-аутиста, — настойчиво продолжал Бронзини. — Он спокойно живет в своем собственном мире, но однажды, на Рождество, просто выходит побродить под снегом и теряется.
— Погоди, погоди, это я уже начинаю теряться. Все это звучит слишком сложно, чтобы не сказать тяжеловесно. Попробуй сказать то же самое, но в шести-семи словах.
— В семи?
— Конечно, лучше уложиться в пять. Дай мне самую общую идею. То есть, о чем вся эта история. Например, «Монашенка на скейтборде», «Я в детстве рылся по помойкам», «Шлюхи-домохозяйки во Вьетнаме».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93