Вацлав принес салаты и, встретившись с моим злобным взглядом, мгновенно испарился.Уничтожив полпорции салата «оливье», я немного смягчилась и, решив воспользоваться запуганным состоянием Марка, с самым невинным выражением лица спросила:— Слушай, а почему ты такой подозрительный? Печальный жизненный опыт, а?— Что ты имеешь в виду? — Марк заметно напрягся. Не выходит из меня Мата Хари, хоть плачь. Придется переводить все в шутку.— Ну, может быть, на твоей совести лежат кровавые преступления. Служба в гитлерюгенде. Или работа в штази.Марк насупился. А мне всегда казалось, что шутки у меня смешные и с чувством юмора все в порядке.— Ладно, — сдалась я. — Вижу, тебе не нравится то, что я говорю. Тогда говори сам, потому что я уже и не знаю...Я не договорила, потому что Марк вдруг с интересом посмотрел куда-то мне за спину, и в ту же секунду сзади раздался еще один знакомый голос:— Приятного аппетита.Ну вот. За что боролась, на то и напоролась. Растянув рот в мерзкой улыбке, я обернулась на звук голоса.— Надеюсь, вам у нас понравится, — ласково произнес Себастьян, но прекрасные шоколадные глаза, полуприкрытые ресницами, были холодны, как волны Арктики. — Желаю приятно провести вечер.Пока Марк, привстав, произносил слова благодарности, Себастьян поцеловал мою руку, сжав ее так больно, что я едва не взвыла. И удалился, обменявшись с моим спутником весьма церемонными поклонами.— Это владелец клуба, — шепотом сказал Марк в спину уходящего Себастьяна. — Нли ты его тоже знаешь?— Видела издали, — механически соврала я.За соседними столиками захлопали. Без энтузиазма повернувшись к сцене, я увидела садящегося за рояль Себастьяна. Выглядел он вполне цветуще — интересная холодность исчезла без следа. Что ж, прекрасно. Я томно посмотрела на Марка и призывно улыбнулась. Марка эта перемена в моем поведении застала врасплох — он едва не выронил вилку, которой перед тем без аппетита ковырял в только что принесенном горячем, поморгал растерянно и наконец накрыл мою руку своей. Молодец, правильно понял поставленные перед ним задачи.Себастьян между тем, отыграв вступление, запел мою любимую песню: «Скажите, девушки, подружке вашей, что я ночей не сплю, о ней мечтая», — отчего моя неприязнь к нему возросла в несколько раз. Доведя призывность обращенной к Марку улыбки до самой опасной грани, я тщетно пыталась не смотреть на сцену и не замечать, как ноет мое сердце. У Марка от волнения начали дрожать губы, а я думала, что, конечно, я последняя сволочь, не отрицаю, но неужели и мой любимый мужчина всего лишь спустя два дня после моей смерти будет сидеть с другой женщиной, и гладить пальцами ее ладонь, и смотреть затуманенными глазами? Впрочем, все гораздо проще — моему любимому я и сейчас даром не нужна, вон он, поет как соловей.— ..напрасно ты скрываешь, что нежной страстью сама ко мне пылаешь...А вот взять сейчас, подняться на сцену, да и прихлопнуть крышкой клавиатуры эти длинные пальцы! Интересно, какую ноту издал бы бархатный голос? Меньше, чем на фа третьей октавы я не соглашусь.Настольная лампочка вдруг зашипела, и не успела я ничего понять, как она взорвалась с треском, который сделал бы честь любой новогодней петарде. Мы с Марком отшатнулись, инстинктивно закрывая лица от осколков, за соседними столиками раздался взволнованный шум, а официанты со всех концов зала кинулись к нам.Один Себастьян ничего не заметил. Он уже пел знаменитую «Nothing's gonna change my love for you» — по своему обыкновению так нежно и проникновенно, что, прежде чем произошло несчастье с лампочкой, я успела украдкой уронить на скатерть пару слезинок. Даже когда абажур нашей лампы приземлился на сцене, в шаге от его табурета, вдохновенный певец и бровью не повел. В мою душу закралось подозрение.Официанты убрали лампу, вернее, то, что от нее осталось, и, во избежание дальнейших эксцессов, принесли взамен массивную свечу в красном стакане-призме. Освещение за столиком было восстановлено, чего, к моему большому сожалению, никак нельзя было сказать об атмосфере. Трепет и волнение ушли, сменившись смущением и подавленным молчанием. Потребовалось не меньше пятнадцати минут — три с половиной песни, — чтобы пальцы Марка вновь заскользили по моей коже.Раздались два негромких хлопка. В ту же секунду я стремительно съехала со стула и скрылась под спасительные края скатерти. Увидеть я ничего не успела, но лицо вчерашней беременной с пистолетом представилось мне настолько живо, что я предпочла положиться не на зрение, а на инстинкт.— Доннерветтер! — услышала я сквозь отчетливый стук собственных зубов и оглушительный грохот сердца раздосадованный голос Марка. — Оба бокала лопнули! Одновременно! Ты только полюбуйся!.. Марина? Ты где? Сейчас я выберусь из-под стола, вылезу на сцену и оторву голову этому фокуснику!— Позвольте вам помочь.Меня взяли за руки, края скатерти раскрылись, как занавес, и я вернулась обратно к людям, поддерживаемая обворожительно улыбающимся Себастьяном.— Приношу вам свои извинения за все эти неприятности, — произнес он с трогательным сочувствием в голосе и еле слышно добавил:— Моя голова в твоем распоряжении.— О, ничего страшного, — срывающимся голосом ответила я и прошипела:— Оставь меня в покое! Видеть тебя не хочу.— Придется. Ничем не могу помочь. Да, хочу тебя предупредить — не ложись слишком поздно, завтра на работу, если ты еще не забыла.— Чихать я хотела на тебя и твою работу!— Не получится. Тебе от меня так просто не отделаться.Лицо Себастьяна вдруг оказалось так близко, а глаза его смотрели на мои губы так яростно, что пол под моими ногами начал тревожно подрагивать, словно предвещая землетрясение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49