Варфоломея сначала была церковной постройкой и оставалась ею до той поры, пока Генрих VIII не отобрал ее именем короны, а затем и не разрушил (как и во всех других подобных случаях) большинство собственно культовых частей сооружения. Сама же больница подверглась лишь незначительной перестройке. Лет за двадцать до того, как я начал учебу, рядом с больницей Св. Варфоломея находился Смитфилдский рынок и огромные бойни. Смрад, исходивший от туш, заглушал все остальные запахи на несколько миль вокруг. Мне повезло, что, когда я появился в больнице, Смитфилдский рынок уже снесли, и на том месте, где когда-то пространство оглашалось предсмертными криками животных и кровь струилась в сточные канавы густыми потоками, построили приличные питейные заведения и магазины. Я не был в больнице Св. Варфоломея вот уже лет пятнадцать — говорят, место это почти не изменилось.Когда я в тот день, 25 апреля, въехал в больничные ворота, то размышлял, однако, не о древней родословной этого здания. И конечно же, не стал изучать его архитектурные вычурности и изыски, которые то радуют глаз, то вызывают сильное раздражение. Я расплатился с возницей и направился прямо на факультет патологии в поисках Стэмфорда.Путь мой лежал через настоящий лабиринт коридоров и поворотов; несколько раз мне приходилось спрашивать дорогу — так много времени прошло с тех пор, как я в последний раз бродил в этих местах. Никакого смрада Смитфилдского рынка не было и в помине. Вместо него в нос ударяли пары карболки и спирта, к чему мне не привыкать, так как эти два неразлучных спутника врачебного дела сопровождали меня ежедневно в моей работе. Тем не менее должен признаться, что их концентрация здесь, в больнице Св. Варфоломея, была значительно более сильной.Оказалось, что Стэмфорд читает лекцию, и мне пришлось занять место в последнем ряду, на самом верху аудитории, и ждать, пока он закончит. Я был так занят своими мыслями, что никак не мог сосредоточиться на том, что он говорит, — кажется, темой лекции было кровообращение, хотя и не могу поручиться. Однако я помню, что он стоял за кафедрой с таким видом, будто она принадлежит ему всецело. Я вспомнил, как много времени прошло с тех пор, как я сам сидел вот на этих самых скамьях и внимал такому же, пользующемуся всеобщим почтением ученому зануде, который вбивал в наши тупые головы медицинскую премудрость. Постойка, сказал я себе, разве Стэмфорд не стал уже сам походить на того брюзгу? Как же его звали?Лекция закончилась, я спустился и окликнул Стэмфорда, когда он уже направлялся к двери.— Бог ты мой, Ватсон! — воскликнул он, подошел ко мне и крепко пожал руку. — Какими судьбами вы оказались здесь и именно сегодня? Слышали мою лекцию? Бьюсь об заклад, вы и не предполагали, что я до сих пор держу в голове весь этот вздор. Ведь так?Он продолжал болтать в том же духе еще несколько минут, пока, взяв меня под локоть, вел через лабиринты пристройки в свой кабинет — просторный, но совершенно забитый двойным количеством всяческих атрибутов врача, который к тому же еще и преподает. В молодости Стэмфорд был веселым малым, и я был рад, что он остался все тем же беззаботным говоруном. С возрастом он стал элегантнее и сохранил чувство юмора, хотя и несколько потерял в весе; профессиональная въедливость и занудство также стали его второй натурой — они давали ему повод для шуток; в то же время у него хватало дел, не позволявших целиком поддаться склонности к «умничанью», как он выражался.Я дал ему наговориться всласть и сам поведал о себе: женитьбе, подающей надежды практике и тому подобном. На неизбежные расспросы о Холмсе старался отвечать как можно осторожнее.— Ну кто бы мог подумать, что вы так сработаетесь? — со смехом сказал он и предложил мне сигару, которую я с удовольствием принял. — А вы, скажите на милость, вы стали почти так же известны, как и он! Чего стоят ваши записки — «Этюд в багровых тонах» или «Знак четырех», — у вас настоящий дар рассказчика, Ватсон, и прекрасное чутье на броские заглавия, уж поверьте. Ну, а теперь скажите по чести — мы одни, и я не обмолвлюсь и словом ни одной живой душе — неужели ваш и мой друг, старина Холмс, способен творить чудеса, о которых вы пишете? Ответьте как на духу!Я сдержанно ответил, что, по моему мнению, Шерлок Холмс — лучший и умнейший из всех известных мне людей.— Ну да, конечно, конечно, — немедленно согласился Стэмфорд, почувствовав свою бестактность. Откинувшись на спинку кресла, он продолжал:— Ну кто бы мог подумать? То есть я хочу сказать, что я всегда считал его умным человеком, но я никогда не мог даже и подозревать, что... Да, ну и дела. — Мне показалось, он наконец сообразил, что я пришел к нему по делу, и решился спросить о нем: — Я могу быть вам чем-то полезным, друг мой?Я сказал, что может, и, собравшись с духом, вкратце рассказал ему об одном из своих пациентов, находящемся во власти кокаина, а также осторожно упомянул о тех кошмарах, которые преследуют его в самые худшие минуты дурмана. Мне надобно знать, что можно сделать, чтобы избавить этого человека от его недуга.Стэмфорд, надо отдать ему должное, слушал меня с неослабным вниманием, сложив руки на столе и покуривая, пока я излагал ему все подробности.— Так, так, — сказал он, когда я закончил. — Значит, вы говорите, что ваш пациент не осознает истинную причину того ощущения, будто кто-то хочет причинить ему вред? Разве он не понимает, что это — бред, результат действия наркотика, который он продолжает употреблять?— По-видимому, нет. Я полагаю, что он уже в таком состоянии — если это возможно, — когда человек уже не осознает того, что принимает кокаин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63