Само собой, Тихоныч подтвердил мои полномочия, а как они по местам разошлись, я их… Одним словом, положил. Троих из нагана Томича: Иванова, Тихоныча и Евстигнеева, а самого Томича я из своего нагана застрелил. Номер сто тринадцать пятьсот шестнадцать, как сейчас помню. — Ровский схватил пачку с папиросами, трясущимися руками вытянул одну и, ломая спички, закурил.
— Умеете стрелять, — сказал Витька.
— Вы видели мой диплом, — равнодушно заметил Ровский. — Всю жизнь так называемое «общество» отвергало меня — рылом не вышел, так я им назло ихними цацками вроде стрельбы лучше их самих в сто раз владел! Большие деньги платил за науку.
— Почему ваш наган оказался в руке покойного Иванова? — спросила Маруська. — И где личное оружие самого Иванова?
— Свой наган я сунул в руку покойника, чтобы вы подумали — это он Куликова расшлепал в порядке обороны. А его наган сто восемьдесят три двести пятнадцать я за ремень сунул, а потом в Неве утопил, с Троицкого моста бросил. И второй наган утопил там же — тот, что накануне Томичу заменил.
— Надеялись, что номера оружия проверять не станем? — уточнил Витька.
— Уверен был, — вздохнул Ровский. — Все налицо, чего тут проверять? К тому же мне Иван Пермитин голову задурил. Они, говорит, то есть вы, щи лаптем хлебают. Им, говорит, до сыскарей царских ох как далеко!
— Ошибся дедушка Пермитин! — подмигнул Витька.
— Ошиблись мы, — согласился Ровский.
— Оружие Томичу, говорите, накануне заменили, — вступила в разговор Маруська. — Объясните, как?
— Да просто, — Ровский вяло махнул рукой. — Он дежурил, я в караулку зашел. Я часто заходил, все привыкли, внимания на меня не обращали. Играют в домино. Я улучил момент — кобура на стене висела, наган взял, а свой сунул. Оба этих нагана — и для замены Куликову, и тот, из которого я стрелял, — Чеботарев, штабс-капитан, добыл. Где и как — у него спросите… — Ровский улыбнулся. — Шума мы не боялись, стены в три метра, Пермитин уверен был. Да вы небось и проверили уже на шум. Дальше и совсем просто. Вышел из кассы, бегом вниз. Жду. А как первый человек в парадное вошел — я перед ним громко: топ-топ, топ… Вот и получилось, что я у кассы первый.
Коля смотрел на Ровского и думал о том, что этот бандит и убийца не только не сожалеет о случившемся, но, наоборот, самовлюбленно упивается своей дьявольской изобретательностью.
— Кто убил вашу дочь? — спросил Коля.
— Не понимаю вопроса. Вы же знаете, — Длинный… Чеботарев, одним-словом. Не кто, а «почему», — с оттенком превосходства добавил Ровский. — Потому что мы знали, что она получила какую-то записку. Мы знали, она пойдет на свидание. Чеботарев решил за ней посмотреть. Вашего сыскаря он узнал. И решил не рисковать.
— А как вы сами относитесь к смерти дочери? — спросила Маруська.
Ровский посмотрел на нее холодными глазами:
— Я сожалею. Но дело есть дело. Меня расстреляют?
— Что, есть сомнения на этот счет? — не выдержал Витька.
— Да… Не сбылась мечта, — вздохнул Ровский. — Все суета сует и всяческая суета.
— И томление духа, — кивнул Коля. — Там еще одна мудрая мысль есть: «Не собирайте себе сокровищ…» Не помните?
— Вот оттого, что забыл, оттого и погиб, — сказал Ровский.
— Да не оттого, — усмехнулся Витька. — Что вы написали в записке, которую передали Пермитину у «Спаса на крови»?
— Что написал? — переспросил Ровский, и в глазах у него промелькнуло плохо скрытое торжество. — А ничего-с! Меня расшлепаете и хозяина — тоже… А денег вам не видать!
Наступил шестой день. Был трескучий февральский мороз, трамвайные провода на Невском обросли мохнатым инеем. Последние двадцать четыре часа Коля не покидал стен управления.
На совещании у Бушмакина старший группы наблюдения доложил, что Пермитин сутки никуда не выходит, — только дворника посылал за хлебом, колбасой и водкой. Два часа назад бывший владелец завода внезапно засуетился, начал собирать вещи.
— Придется его арестовать, — сказал Бушмакин.
— А деньги? — спросил Коля. — Вы же хорошо знаете эту публику. Раз мы реально не вышли на деньги — они замкнутся, пойдут под расстрел, но промолчат. Что мы вернем рабочим?
— Если работать так, как предлагаешь ты, — заметил Сергеев, — потребуется еще много-много часов. Дело не только в том, что Пермитин может уйти, — мы его не выпустим. Дело в том, что мы пообещали: «шесть дней»! В городе и так ползут слухи, что мы опростоволосились, и преступников нам не найти! Пойми, это вопрос политический! Сделаем так: Пермитина арестуем, материалы следствия будем широко публиковать в ленинградских газетах. Тем временем довершим начатое.
…К дому на Большой Конюшенной оперативники подъехали на двух автомобилях. Коля сразу же отметил про себя, что оба конца улицы, двор и все другие более или менее опасные участки надежно перекрыты.
У черного хода стоял знакомый постовой — Лукьянов. Он широко улыбнулся Коле и сделал знак, вероятно, означавший: «Все будет в полном порядке».
Витька крутанул флажок звонка.
— Кто там? — послышался заспанный голос дворника.
— Заказное вам, — сказала Маруська. — Расписаться требуется.
Лязгнули многочисленные засовы, дверь открылась.
— Давай, что еще за письмо, — дворник яростно скреб в голове. — Сроду нам никто…
Он не договорил. Коля и Витька выдернули его на лестничную площадку:
— Пермитин дома?
— Милиция, что ли? — догадался дворник. — Дома, дома, где ж ему, бедолаге, быть. Ай натворил чего? Он у меня комара не забидит. Позвать?
— Мы сами. — Коля отстранил дворника, подошел к дверям комнаты, прислушался. Было очень тихо.
— Не нравится мне, — шепотом сказал Витька.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193