А я, полежав, как и следовало, на песке, поднялся на ноги и, оглядевшись по сторонам, обнаружил то, что и ожидал, - на острове не было ни души. Предавшись отчаянию, я уже было собрался бедствовать пятнадцать лет, полных одиночества, невзгод и лишений, но через два дня ретивые служаки пассаты принесли к моим ногам толстый пакет, перевязанный прочным шпагатом. Сверток был сплошь заклеен яркими марками и пестрел почтовыми штемпелями разных стран. Из-под штемпелей и марок проглядывал адрес: "Тихий океан, необитаемый остров, юнге Ивану Ивановичу".
Некто, проживающий в далеком Туапсе, воспользовался системой ветров в качестве международной пневматической почты и послал мне заказную бандероль в грубой бумажной обертке. Признаться, я был несколько обескуражен. Каким образом он узнал мой адрес, этот неизвестный отправитель? Ведь я, как и положено робинзону, исчез и попал на заброшенный остров, и вообще было неизвестно: жив бедняга или его больше нет на белом свете? Или, может, я вовсе не робинзон, а мне только кажется? Это предположение было убийственным! Слов нет, страдать на необитаемом острове нелегко, но еще страшней прослыть во мнении современников бессовестным самозванцем!
Желая покончить поскорей с мучительной загадкой, я лихорадочно, сдерживая дрожь в руках, вскрыл бандероль. Нет, все было в порядке: я имел законное право считать себя подлинным робинзоном! Это подтверждало содержимое почты. В пакете лежали дневник ученика средней школы Пыпина и послание, написанное изящным каллиграфическим почерком, в котором сразу угадывалась тонкая рука учителя черчения. "Дорогой юнга, SOS - говорилось в письме. - Пишет Вам педсовет средней школы. Конечно, Вы сразу же спросите, как мы Вас нашли, ведь в данный момент Вы на необитаемом острове, находящемся в стороне от оживленных морских и воздушных путей. Но кто не знает широту Вашей души и ее долготу?! Мы не сразу решились прервать Ваше вынужденное одиночество, полное, как и следует, невзгод и лишений, но у нас нет другого выхода, помогите..."
Текст прерывался на самом важном месте, видимо, педсовету отказали душевные силы, и он не смог закончить письмо, а возможно, счел лишним дописывать до конца, полагаясь на мою пресловутую сообразительность.
Я начал листать школьный дневник, и в моих глазах зарябило от бесчисленных двоек и множества замечания о плохом поведении незнакомого сверстника Пыпина. Несомненно, они и были причиной бедствия, которое терпел педсовет.
Подсчитав количество двоек, полученных Пыпиным, я понял, что теперь мне следует думать не о дальнейшей своей несчастной судьбе, в моей немедленной помощи нуждался совсем другой человек! Помнится, тогда я трудился всю ночь, сколачивая тримаран. Он вышел кособоким, один бок тоньше другого, и мне пришлось приделать еще два бревна... Так, каждый раз прибавляя бревна и находя недостатки в очередном маране, я собрал отличный стомаран!
Он мчался по океану и днем и ночью. Вначале я греб руками, потому что вся растительность острова ушла на стомаран и на весла не осталось даже тоненькой веточки. Затем мне в голову пришла счастливая мысль приспособить тельняшку как парус. То есть эта идея каким-то образом поселилась во мне сразу, но для ее осуществления не хватало мачты. И вот, потеряв надежду поспеть к Пыпину вовремя, я сунул натруженные руки в карманы и обнаружил в них шариковую авторучку. Это был поистине царский дар судьбы! Это была мачта! Конечно, авторучка была невелика. И если ее не хватало на основание и середину мачты, то верхушка из авторучки получилась отменная. Я написал на тельняшке магическое слово "тайна" и натянул ее как парус. И тотчас со всего света слетелись молодые, очень любознательные ветры и один за другим исчезли в моей нехитрой ловушке. Гибкие, сильные, они бились в полах и рукавах тельняшки, стараясь найти тайну, и невольно гнали стомаран в сторону Туапсе.
И тут я сгоряча совершил ошибку; желая срезать путь, направил свое судно в Панамский канал, и оно уткнулось крайними маранами в его берега. Если бы не необходимость тотчас предаться отчаянию, я бы, наверное, от неожиданного удара вылетел на берег Панамской республики. Но я вовремя стукнул себя по лбу, говоря:
- Ну какой же ты юнга? И куда только смотрели твои глаза?
Удар кулаком, совершенный в приступе самокритики, нейтрализовал силу инерции, и я удержался на месте. А затем ко мне залетела чья-то гуляющая сообразительность. Она указала на два грузовика, бегущих по обе стороны канала, и вернулась к хозяину. Я же вместе с водителями погрузил крайние мараны в кузова и провез свое судно над Панамским каналом. При этом моим добровольным помощникам не пришлось жечь бензин. Мечущиеся в поисках тайны молодые азартные ветры по-прежнему надували парус, и он тащил стомаран и вместе с ним машины через весь перешеек.
А пока мы следовали до вод Атлантического океана, местные жители пользовались моим стомараном как мостом, переходя с берега на берег, и этот импровизированный мост сыграл существенную роль в экономическом развитии маленькой латиноамериканской страны.
Остаток путешествия прошел в изобилии разных приключений. В свободное от них время мой искусственный остров служил посадочной площадкой для уставших самолетов и местом отдыха туристов. Однажды на стомаран высадился очередной робинзон, но через день, увидев меня, извинился, прыгнул в океан и уплыл, оставив только что добытую с помощью лука шкуру оленя. Я забыл сказать, что за месяцы плавания на моем судне вырос небольшой пальмовый лес, в котором завелись птицы и небольшое количество зверей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64