Между тем ворота догорали. Пунцовела раскалённая бронзовая чешуя. Створки почти обвалились. Шипел пар, на который лили воду.
— Малимончики, — невесело шутил Клеоник. — «Христо-о-с! Христо-о-с!». Если вы уж так верите, что Христос, так чего же пятки свои потрескавшиеся поджарить боитесь?
— Хватит тебе, — мрачно бросил Гиав Турай. — Надеяться — оно нужно, но волю Божью испытывать — дело последнее.
За воротами всё ещё ошалело лязгали мечи. Стража, закованная в сталь, гибла, не пуская осаждающих со стен.
— Пошли! — сказал кузнец.
Мещане с бревном двинулись прямо в пар и дым. Ударило в огонь бревно. Взвился фонтан искр. Полетели головешки и угли.
...Корнила, уже без стрелы, ворвался снова в пыточную:
— Гибнем!
— А вам за что платят? — спросил Жаба.
— Из последних сил бьёмся! Изнемогаем! — прохрипел сотник. — Скорее, вот-вот ворвутся.
— Ну вот, — сказал Лотр. — Тут дело важное, роли распределяем, а ты — не спросив, а ты — без доклада.
Корнила жадно хватал воздух.
— Так вот, пан Христос, — невозмутимо возгласил Лотр. — Одно перед тобой условие: через месяц кровь из носа, а вознесись. Чтоб восшествие на славу было.
— Я, может, и раньше.
— Э, нет! Пока не переделаешь всех дел своей Церкви — и не думай. Ты, Корнила, за ним следи. Захочет, холера, раньше вознестись — бей его, в мою голову, и тащи сюда.
— Это Бога?
Лотр покраснел:
— Ты что, выше святого Павла? — гаркнул он. — А Павел «раздирал и рвал на клочья церковь, входя в дома и таща мужчин и женщин, отдавая их в темницы».
За низким лбом сотника что-то ворочалось. Скорей всего, непомерное удивление.
— Да ну?
— Наставники наши говорят! Наместники Божьи! Исполнители Его воли! Первые проводники Церкви на земле!
— Странно...
— Именем Христа клянусь.
Сотник вытянулся:
— Слушаюсь.
— Следи. И смотри, чтоб не прельстил тебя философией и пустым искушением.
По лицу сотника было видно, что прельстить его какой бы то ни было философией невозможно.
— Эти философы имеют наглость о жизни и смерти рассуждать. А жизнь и смерть — это наше дело, церковного суда дело, сильных дело. И это нам решать, жизнь там кому или смерть, и никому больше...
Лотр обвёл глазами бродяг. Увидел Роскаша, который держался с тем же достоинством, горделиво отставив ногу.
— Значит, так, — сказал Лотр. — Ты, Богдан Роскаш, за шляхетскую упёртость твою, отныне — апостол Фома, Тумаш Неверный, иначе называемый Близнец.
Красное, как помидор, лицо «апостола Тумаша» покраснело ещё больше:
— Мало мне этого по роду моему.
— Хватит. Лявон Конавка, рыбак.
— А! —Табачные глазки недобро забегали.
— Тебя из рыбаков чуть ли не первого завербовали. Быть тебе Кифой, апостолом Петром.
Конавка почесал лысину, начинавшую просвечивать меж буйных кудрей, льстиво усмехнулся:
— А что. Я это всегда знал, что возвышусь. Я ж... незаконный сын короля Алеся. Кровь! Так первым апостолом быть — это мне семечки.
— Брат его, Явтух... Быть тебе апостолом Андреем.
Стройный «Андрей» судорожно проглотил слюну.
— Ничего, — успокоил Лотр. — Им также поначалу страшно было.
Лотр крепко забрал в свои руки дело, и Босяцкий ему не мешал. Выдвинул идею, спас всем шкуры — и достаточно. Теперь, если Ватикан окажется недоволен, можно будет сказать, что подал мысль, а дальше всё делал нунций. Если будут хватать, Лотр воленс-ноленс заступится за монаха — одной верёвкой повязаны. А заступничество Лотра много чего стоит. Могучие свояки, связи, богатство. Капеллан внутренне улыбался.
— Сила Гарнец, — продолжал Лотр.
Гаргантюа плямкнул плотоядным ртом и засопел.
— Ты Яков Зеведеев, апостол Иаков.
— Пусть.
— Они тоже рыбачили на Галилейском море.
— Интересно, какая там рыба водилась? — спросил новоявленный апостол Иаков.
Вопрос остался без ответа. Нужно было спешить. Лотр искал глазами похожего на девушку Ладыся.
— А брат твой, по женоподобству, Иоанн Зеведеев, апостол Иоанн, евангелист Иоанн.
Умствующие глаза Ладыся расширились.
— Приятно мне. Но чёткам-то меня выучили, а прочему ни-ни. И никого не успели за то время. Другие начали первые буквы, а я тут проповедовать начал. Так я даже не знаю, как «а» выглядит. Ни в голове этого у меня, ни...
Лотр улыбнулся:
— Они, рыбаки, думаешь, очень грамотные были?
— Тогда пусть, — закатились юродские глаза.
— Значит, вы — Зеведеевы, — с неуловимой иронией заключил Босяцкий.
Раввуни воздел глаза вверх.
— Ваанергес, — по-древнееврейски высказался он. — Бож-же мой!
— Правда твоя, — согласился Босяцкий. — Очень они звучны. «Сыновья грома».
Лявон Конавка — Пётр — льстиво засмеялся:
— А что? Уж кто-кто, а я это знаю. С ними в одном шалаше ночевать невозможно — такие удоды.
— Хватит, — перебил его Лотр. — Акила Киёвый.
Телепень колыхнул ржавыми волосами, добродушно усмехнулся, понял: на костёр не поведут.
— Эва... я.
— Ты с этого дня — Филипп из Вифсаиды. Апостол Филипп.
Тяжело зашевелились большие надбровные дуги.
— Запомнишь?
— Поучу пару дней — запомню. Я способный.
— Ты, Даниил Кадушкевич, служил мытарем — быть тебе, по роду занятий, евангелистом Матфеем. Апостолом Матфеем.
Сварливые, фанатичные глаза зажмурились.
— Ты, лицедей Мирон Жернокрут, отныне Варфоломей.
— Кто? — заскрипел Мирон.
— Апостол Варфоломей, — разъяснил Лотр. — За бездарность твою. Тот тоже у самого Христа учился, а потом в Деяниях его и словом не помянули.
Лотр рассматривал бурсацкую морду следующего.
— А ты, Якуб Шалфейчик, апостол Яков. Иаков Алфеев меньший.
— Какой я тут меньший. Я тут выше всех. Максимус. — И обиженно смолк.
Бургомистр Устин смотрел на фокусника.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155