Сейчас Кэмпион могла бы побежать. Побежать через маки и пшеницу к дубовой рощице, окаймлявшей с юга владения отца, и бежать не останавливаясь все дальше и дальше. Она подумала о том, что пришлось бы спать в лесу, встречаться с оленями, которые иногда приходили к ручью на водопой, беспокоиться о том, как прокормить себя, и поняла, что деться некуда. Она никого не знала за пределами Уэрлаттона, никогда не отходила от дома дальше чем на четыре мили; у нее не было денег, не было друзей, не было надежды.
Скэммелл подался вперед, опершись локтями о колени и сцепив руки, будто в молитве. В толстой одежде из черного сукна он на жаре обливался потом.
— Отец предложил мне поговорить с вами о будущем.
Она по-прежнему молчала.
С той же заискивающей интонацией он продолжал:
— Мы будем жить здесь в Уэрлаттоне с вашим дорогим семейством, так что вам не придется уходить из дома. Воистину нет. Отец ваш, увы, не становится моложе и желает получить помощь в делах. Конечно, когда дорогой Эбенизер — я уже думаю о нем как о брате — достигнет совершеннолетия, тогда, возможно, наша помощь будет не нужна, и мы вернемся в Лондон. — Он закивал, довольный собой. — Обо всем этом мы, моя дорогая, молились Богу, так что, можете не сомневаться, — это самый разумный путь.
Внезапно он напрягся и заерзал по дереву. Он продолжал сосредоточенно хмуриться и молча наклонился вперед. До нее вдруг дошло, что он пукает, и она расхохоталась.
Расслабившись, он откинулся назад.
— Вы счастливы, моя дорогая?
Она знала, что не должна была смеяться, но не смогла устоять перед соблазном поиздеваться. Скэммелл, как ни в чем не бывало, ждал ее ответа. И он был произнесен тихим, скромным голосом:
— Разве у меня есть выбор, мистер Скэммелл?
Раздосадованный такими словами, он показался несчастным, но проглотил обиду и опять принялся за свое:
— В брачном контракте ваш отец проявил большую, очень большую щедрость. Воистину, воистину, очень большую щедрость.
Он ждал реакции, но напрасно. Кэмпион оставалась безмолвной и неподвижной в лучах солнца. Он заморгал.
— Вы знаете о Договоре?
— Нет. — Против воли проснулось любопытство.
— Да ну? — В его возгласе прозвучало удивление. — Вы счастливая женщина, моя дорогая, Бог благословил вас, наделив богатством и, да позволено мне будет сказать, красотой. — Он хихикнул.
Богатство? Договор? Хотелось узнать побольше, но она не решилась расспрашивать. Если ей суждено было выйти за этого человека, что ж, так тому и быть, выбора у нее нет, но она не станет притворяться, изображать себя облагодетельствованной. При взгляде на прошлогодние листья, освещенные падавшим сквозь буки солнцем, к глазам подступили слезы. Она постарается не быть с ним жестокой и даже попробует полюбить. Когда листья снова опадут, она уже будет замужем, будет делить ложе с Сэмьюэлом Скэммеллом.
— Нет! — Она не собиралась говорить этого вслух.
— Что, моя дорогая? — Он посмотрел на нее с надеждой.
— Нет, нет, нет!
Она чувствовала, как слезы наворачиваются на глаза, и говорила все быстрее и быстрее, веря, что слова помогут сдержать чувства. Ее решимость подчиниться с молчаливым достоинством улетучилась.
— Я хочу замуж, сэр, хочу замуж по любви, хочу рожать детей по любви и в любви воспитывать их.
Она остановилась, по щекам текли слезы. Она понимала всю бессмысленность этих признаний, в голове стучало от ужаса при мысли о том, что ее мужем станет этот вислогубый, пукающий, шумно писающий человек. Она злилась, но не на него, а на то, что разрыдалась перед ним.
— Я вообще не хочу замуж, я скорее умру…
Она остановилась. Она скорее умрет, чем станет рожать детей в доме Мэттью Слайза, но сказать она этого не могла из страха перед отцом. Несмотря на растерянность и слезы, в ней кипел гнев на Скэммелла.
Он был ошеломлен. Он жаждал этой свадьбы, жаждал с того момента, как Мэттью Слайз предложил брачный контракт, ведь женитьба на Доркас Слайз сделает Сэмьюэла Скэммелла очень богатым человеком. Когда же вчера вечером он ее увидел, его желание еще усилилось. Ведь Мэттью Слайз ни словечком не описал свою дочь, и Скэммелл поразился ее красоте.
Вчера вечером он не поверил своему счастью. Это была девушка потрясающей красоты, обладавшая спокойным величием, пробуждавшая в нем плотские желания. И вот теперь та же самая серьезная, покорная девушка вдруг взбеленилась. Он встал, нахмурившись.
— Ребенок должен быть покорен родителям, как жена покорна мужу.
Он заговорил суровым и мощным голосом проповедника. Он нервничал, но Мэттью Слайз вдолбил ему, что надо держаться непреклонно.
— Мы живем, окруженные любовью Господа, а не земной любовью к телу и наслаждениям. — Он был в своей стихии, будто взывал к пуританам. — Земная любовь, как и тело, способна к развращению, нас же призывает любовь небесная, божественная, обет, данный Ему и Его Сыну.
Она покачала головой, бессильная против пуританской демагогии, он сделал шаг в ее сторону, и голос зазвучал еще напористее:
— Бог очищает тех, кого любит.
Когда она посмотрела на него, душу ее переполняла горечь. Ответила же она ему другой цитатой.
— «Мой отец наказывал тебя кнутом, я же накажу тебя скорпионом».
Скэммелл сверкнул на нее глазами.
— Должен ли я передать вашему отцу, что вы отказываетесь исполнить его волю?
Она проиграла и понимала это. Если она отвергнет этого человека, отец запрет ее в комнате, посадит на хлеб и воду, а когда солнце скроется на западе, явится с толстым кожаным ремнем. Он будет размахивать им перед ней, крича, что такова воля Божья и что она — грешница. Ее передергивало при мысли о синяках и крови, о всхлипываниях под аккомпанемент свистящего ремня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151