Он провел руками по ее бедрам, потом положил ладонь на грудь. И от этого прикосновения все изменилось.
— Нет, — выдохнула она, отпрянув от него и яростно сверкнув глазами.
Но вдруг она так же быстро успокоилась, словно перевернула страницу книги и стала другим персонажем.
— Итак, Грейсон, — прямо-таки промурлыкала она, хотя голос ее слегка дрожал, — вы у нас приличный человек. Сомневаюсь, что нужно объяснять вам, что мне не следует стоять с вами, полуголым, в ванной. Я просто хотела поблагодарить вас за то, что вы помогли мне с собакой. Это очень мило, я сама ни за что бы не справилась.
Она не стала дожидаться ответа и ушла так же неожиданно, как появилась, оставив его в одиночестве созерцать пустой дверной проем. Что за человек Софи Уэнтуорт?
Он повернулся и увидел в зеркале свое отражение. Что он за человек?
Когда-то жизнь была иной. Когда-то он попытался бы спасти эту собаку. Но жизнь изменилась, и вместе с ней изменился и он. Она приписывала ему хорошие качества, которыми он не обладал. Он никого не спас.
Он бросил бы эту собаку подыхать — и никогда не узнал бы, что тех, кто смертельно ранен, можно спасти.
Глава 7
Софи была в приятном предвкушении, разглаживая широкие складки своей юбки из тафты. Она стояла в роскошном доме своего отца, заполненном представителями бостонской элиты, которые пришли сюда, чтобы ее увидеть.
Прием в ее честь.
Она поискала среди присутствующих Грейсона и нахмурилась, поймав себя на этом. Она ведь надеялась, что он не придет. В ванной «Белого лебедя» он совершенно вывел её из себя. Поцеловал ее. Приласкал.
С величайшим усилием ей удалось наконец восстановить разрушенную стену из независимости и бесчувственности, которой она себя давно окружила. Нельзя, чтобы эта стена снова пала.
Собираясь на прием, она уделила много внимания своей внешности. Роскошное платье, хотя и строгого фасона, с высоким воротником, длинными рукавами, лайковые белые перчатки, сидящие на ее руках как вторая кожа. Она не слишком заботилась о том, что о ней думают. Но сегодня решила быть на высоте. Сегодня ей хотелось, чтобы отец ею гордился.
Пройдя через холл, отделанный итальянским мрамором, она устроила себе маленькую экскурсию по дому. Всюду сверкали хрустальные люстры. Свечи пылали в бронзовых канделябрах ручной работы, привезенных из Франции. Королевская роскошь. Для ее отца годится только все самое лучшее.
Софи часто думала, что ее отцу следовало родиться королем. Не имея прославленной родословной, он чрезмерно выставлял напоказ свое богатство. В детстве мать говорила, что он сделал такие огромные деньги на пароходах, что даже самые родовитые, пуритански настроенные бостонцы не могли уже смотреть на него свысока.
Софи пошла дальше, но ее попытки углубиться во внутренние покои оказались делом не легким, потому что каждый хотел с ней поздороваться, расспросить о путешествии либо высказать свое мнение по поводу статьи в «Сенчури».
И еще мужчины. Каждый мужчина, каким бы он ни был, устремлялся за ней. Мужчины, не так давно еще мальчишки, не обращавшие на нее никакого внимания, теперь мечтали потанцевать с ней или хотя бы перекинуться парой слов.
Вечер, кажется, удастся. Она дома, и, судя по всему, бостонцы ее обожают.
Проходя по залу, она увидела человека, на которого несколько минут назад указала ей мачеха. Найлз Прескотт, с серыми волосами, зачесанными назад, и морщинами на лице, которые его даже красили, был уже много лет дирижером Бостонского концертного зала. Он был близким другом ее матери. Слишком близким, как шептались за их спинами. И еще это был тот самый человек, который отдал обещанный ей сольный дебют другому музыканту.
Софи зажмурилась, вспомнив убийственное объявление о том, кто будет играть соло на Большом дебюте. Концертный зал был заполнен учащимися и их родителями. Найлз Прескотт стоял на возвышении. Софи с нетерпением ждала, когда же наконец назовут ее имя и она встанет, поднимется на сцену, а публика будет оглушительно ей аплодировать. Вся ее жизнь была посвящена этому моменту.
У Софи вспыхнули щеки при воспоминании о том, как она все-таки встала, не успев сообразить, что объявили не ее имя. Потом увидела своего главного соперника, гордо направлявшегося к сцене с торжествующей улыбкой. Вспомнила свою растерянность и пустоту, поселившуюся у нее в сердце.
Потом дирижер сказал ей всего несколько слов. Но и их было достаточно. «Я не верил, что ты сможешь сыграть Баха».
Ложь.
Софи знала, что никакого отношения к Баху это не имеет. Она подумала о своей матери и об этом человеке. Обещания, которые он давал, — обещания, которые больше не нужно было выполнять, потому что ее матери уже не было в живых.
Но, даже зная все это, Софи впервые в жизни усомнилась в своих способностях. Действительно ли это ложь, вдруг спросила она себя, и эти коварные мысли постепенно вытеснили уверенность, с которой она готовилась к концерту.
Бах всегда был ее любимым композитором. Утратив возможность дебютировать, на что она очень сильно рассчитывала, она начала размышлять о том, правильно ли она играет.
Она уехала в Германию, в Лейпцигскую консерваторию, где записалась на четырехгодичный курс обучения. Она анализировала и изучала, практиковалась и играла, пока не прошла все классы и не научилась всему, чему могли научить ее тамошние профессора. Тогда наконец она дебютировала — в Амстердаме, а не в Бостоне. И потерпела полное крушение.
Ей было не по себе. Приняли ее холодно, и она ежилась, читая утром заметки, в которых описывалось безвдохновенное выступление очередного вундеркинда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93