Алекс, мы поедем в Куинстаун. Там, среди вина и женщин, ты изгонишь из себя демонов. А затем мы снова будем сражаться и победим.
Алекс улыбнулся, его лицо еще было мокрым от слез, но эта мимолетная улыбка была неподдельной.
— Разве ты можешь шляться по бабам, когда всем ясно, что ты любишь Фиби Тарлоу?
Иные вещи отрицать невозможно, по крайней мере, в разговоре с ближайшим другом.
— Увы, — признался Дункан, — я побежден и не желаю никого, кроме нее. Однако у меня осталось достаточно хитрости, чтобы сделать вид, будто я ударился в разгул, и я, слава Богу, не лишился умения пить.
— Отлично, — мрачно сказал Алекс. — Я принимаю твой вызов, хотя бы для того, чтобы доказать тебе, раз и навсегда, что ты защищаешь евнуха. Опекай меня, Дункан, и следи за мной, я еще не освободил тебя от твоего обещания помочь мне, если я выберу смерть.
Дункан почувствовал в словах Алекса холодок обреченности, но он только в критические моменты мог проявить все, на что способен, и поэтому ответил небрежно:
— Ты в последнее время был такой задницей, что я думаю, не избавить ли тебя от необходимости выбора и не пристрелить ли тебя самому?
— Тогда, возможно, я постараюсь вести себя еще более несносно, — ответил Алекс с мрачной усмешкой и исчез в доме, стуча костылем, который сам для себя вырезал.
Дункан выругался, глядя ему вслед, и поэтому не заметил Фиби появившуюся с другой стороны веранды. Она возникла рядом с ним, свежая и отдохнувшая, ее смешные волосы были вымыты и торчали непослушными вихрами. Она была одета в платье из какой-то гладкой ткани, и его тускло-розовый цвет шел ей, добавляя нежного румянца ее чистой коже и отбрасывая мягкий отсвет на ее глаза. Дункан затаил дыхание, поскольку недавно обретенная им любовь к этой женщине лежала глубже, чем самые корни его души. Все, что он сказал Алексу про Фиби, было правдивее самой чистой правды, и точно так же обстояло с тем, о чем он умолчал и в чем не осмеливался признаться даже самому себе.
— Фиби! — вымолвил он.
Она всего лишь улыбнулась, но Дункан почувствовал себя поглощенным ею, захваченным, взятым в плен и ограбленным, подобно кораблю, над которым взяла верх команда более быстрого и сильного судна. Чувствуя головокружение, он решил, что ситуация гораздо более серьезная, чем он полагал, потому что это не мимолетное увлечение, похожее на множество романов, отмечавших его прошлое. Нет, то, что происходит сейчас, навечно.
— Что-то не так? — спросила она, и ее лоб перерезала хмурая морщинка. — Ты побледнел.
— Я только что встретился лицом к лицу с собственным будущим, — ответил Дункан. — Или с его отсутствием, что гораздо более вероятно, если вспомнить о моих занятиях, Я не могу жить без тебя, Фиби. Будешь ли ты моей возлюбленной, разделишь ли со мной стол и постель?
— Нет, — ответила она без колебаний. Ни в выражении ее лица, ни в позе не было ни малейшего кокетства.
Дункан был ошеломлен, потому что не привык к отказам. Более того, она весьма охотно отвечала на его ласки. Как он подозревал, она была ненасытной и страстной, не меньше, чем он сам, и хотела нет, жаждала того наслаждения, которое он дарил ей.
— Почему нет? — вымолвил он после нескольких мгновений удивленного молчания.
Она улыбнулась, но ее необычные голубые глаза остались серьезными.
— Потому что я заслуживаю большего. Я не могу жить, зная, что меня в любой момент могут заменить какой-нибудь юной красоткой.
Дункан попытался возразить, но Фиби прервала его.
— Ну да, я знаю лучше, чем кто бы то ни был, что обручальное кольцо не гарантия вечной любви, — продолжала она. — Все же в твое время развестись гораздо труднее, чем было то есть будет в мое. К браку у вас относятся всерьез.
Тогда Дункан понял, что спорить с ней бесполезно. Она была не менее упрямой, чем бунтари из Бостона, хотя, конечно, в более приятном смысле. Он даже не стал объяснять, что попытка выйти за него замуж превратит ее во врага короны, что с точки зрения короля она станет не менее виновной в измене и пиратстве, чем ее муж. Не стал он и напоминать ей, что она может запросто стать вдовой через несколько недель, дней и даже часов после их свадьбы.
— Ты не станешь пускать меня к себе в постель, пока я не возьму тебя в жены, — сказал он медленно. — Это шантаж, Фиби.
— Нет, — ответила она, и он уловил лимонный аромат ее кожи и вспомнил, как храбро она держалась, спасаясь вплавь с корабля Жака Морно, какой она была на ощупь теплой, гибкой и нетерпеливой, как она билась под ним, равная ему в любви и во всем остальном. — Дункан, ты научил меня хотеть тебя, и я страдаю от своего решения не меньше, а больше тебя. Но я научилась ценить себя, и я не вещь, которую можно использовать и выкинуть.
Дункан вспомнил лекции, которые читал Алексу, относительно брака и воспитания детей. И, кроме того, он любил Фиби, хотя еще не мог сказать ей этого. Он сперва должен найти верные слова или, возможно, переложить свое признание на язык музыки.
— Ну хорошо, — сказал он. — Если ты хочешь брака, будь по-твоему. Сегодня же.
Фиби удивленно посмотрела на него:
— Нам не нужно свидетельство или что-нибудь такое?
— Если хочешь, можно написать и засвидетельствовать все необходимые бумаги, — согласился Дункан. — Если ты не забыла, я капитан корабля, у меня даже в военное время есть полномочия совершать брачную церемонию.
— Но ты же будешь женихом! — сказала она.
Он засмеялся, привлек ее к себе и запечатлел легкий поцелуй на лбу. Сердце Фиби заныло при этом невинном прикосновении, и в чреслах возникло сладостное напряжение.
— Да, и когда церемония закончится, Фиби, ты станешь моей женой перед Богом и людьми.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101