Однако ему хотелось проводить с Ребеккой побольше времени, и, похоже, удача впервые улыбнулась ему.
– Ваше желание для меня закон, мисс Ситон, – ответил Уилдинг.
– Тогда пройдемте в мою мастерскую.
– Дайте мне немного времени, – ответил капитан. – Я должен устроить здесь уборку, пока краска не впиталась в ковры и мебель.
– Скажите слугам, которые будут убирать здесь, чтобы делали это быстро и без лишнего шума, – приказал сэр Энтони. Взяв альбом и карандаш, он начал что-то рисовать быстрыми уверенными штрихами.
Кеннет открыл дверь, пропуская Ребекку. Ее волосы растрепались и спадали на плечи золотыми кольцами. Наверное, она только что встала с постели.
Ступая за Ребеккой, Кеннет в сотый раз напомнил себе, что в дом Ситона его привело необычное дело. Спустившись вниз, он проверил, чем занимались слуги в его отсутствие, и послал Бетси, самую расторопную из служанок, прибрать в мастерской сэра Энтони, а сам направился в святая святых Ребекки.
Кеннет постучал в дверь и, получив разрешение, вошел, с интересом озираясь вокруг. По сравнению с мастерской сэра Энтони мастерская его дочери была гораздо проще: белые оштукатуренные стены, наклонный потолок и некое подобие кухни в углу. Окна, выходящие на улицу, были обычного размера, другие же, с тыльной стороны дома, были большими, пропускающими много света. Именно такой свет и требовался художнику. Повсюду висели или стояли картины, многие из них были без рам.
Ребекка сидела согнувшись в большом кресле с альбомом на коленях и карандашом в руке. Она указала Кеннету на диван, стоявший напротив.
– Располагайтесь поудобнее, капитан. Сегодня я сделаю только несколько набросков. Мне надо решить, как лучше написать ваш портрет.
– Если мы собираемся каждый день вместе работать, то проще называть меня просто Кеннетом, – сказал Уилдинг, располагаясь на диване.
– Тогда и вы должны звать меня Ребеккой. – Она пристально посмотрела на капитана, и в ее глазах вспыхнули зеленые огоньки.
– Я никогда раньше не позировал. Что я должен делать?
– Чувствуйте себя как можно спокойнее и постарайтесь не вертеть головой.
Ребекка склонилась над рисунком, а Кеннет стал рассматривать картины, которые были в поле его видимости. Ее манера письма была такой же классической, как и у отца, но только отличалась мягкостью и своеобразной сдержанной чувственностью. На большинстве портретов были изображены женщины, известные из мифологии и истории. Не поворачивая головы, Кеннет мог видеть с десяток таких портретов.
– Вы когда-нибудь выставлялись в Королевской академии?
– Никогда, – ответила Ребекка, не поднимая головы.
– Вам следует послать туда свои работы. Покажите им, на что способна женщина.
– Не считаю это обязательным, – холодно ответила Ребекка.
В комнате повисла напряженная тишина, прерываемая только шуршанием ее карандаша. Еще раз полюбовавшись картинами, которые он мог видеть со своего места, Кеннет перевел взгляд на Ребекку. Ее запястья выглядели тонкими, даже хрупкими, но длинные пальцы были крепкими и сильными. Она сидела в кресле, склонившись над рисунком, подол ее муслинового платья слегка загнулся, позволяя видеть лодыжки, такие же тонкие и хрупкие, как и запястья.
В Ребекке не было неприкрытой чувственности Марии, но любой изгиб ее тела действовал на Кеннета возбуждающе. Каждый раз, когда она склонялась над рисунком, он как завороженный не сводил глаз с ее шеи, такой белой, почти прозрачной на фоне яркого буйства роскошных волос. Что, если он осмелится поцеловать ее туда? Как она себя поведет?
Скорее всего прикажет ему сесть на место и не мешать ей работать.
В комнате стало теплее, хотя горстка угля в камине едва тлела. Кеннет старался не смотреть на Ребекку, но это не помогало: он чувствовал ее хрупкое тело, как будто она сидела у него на коленях. Сквозь запах краски и дыма тлеющего угля прорывался тонкий аромат цветов; Кеннет втянул в себя воздух и уловил запах розовой воды, едва ощутимый и очень женственный, который так не вязался с этим сильным, ершистым созданием.
Как она будет выглядеть обнаженной, окутанная облаком золотых волос и с этим нежным запахом розы? Сердце Кеннета учащенно забилось, на лбу выступила испарина.
Проклятие! Он привык держать себя в руках, какие бы чувственные сцены ни подсовывало ему услужливое воображение. Почему он сейчас так разволновался? Скорее всего, это результат длительного воздержания. В Париже у него было много женщин, но все они напоминали французские пирожные – растаяли во рту и забылись. Похоже, Ребекка Ситон сделана из другого теста.
Решив прервать свои размышления, пока он не наделал глупостей, Кеннет первым нарушил тишину:
– Сэр Энтони страшен в своем гневе, и я понимаю, как вам досталось. Вы выглядели такой испуганной, что мне стало жаль вас.
– Я совсем не испугалась, – ответила Ребекка с легкой тенью удивления на лице. – Папа еще никогда никого пальцем не тронул. Просто я не люблю, когда кричат и швыряют вещи.
Такая самоотверженная защита была трогательной, но Кеннет теперь был твердо убежден, что сэр Энтони в порыве гнева мог убить любого, попавшего ему под горячую руку. Возможно, в тот день Элен Ситон устроила мужу скандал из-за его любовницы и стала жертвой его необузданного гнева. Интересно, какой женщиной она была? Сейчас самое подходящее время выяснить это.
– Как вашей матери жилось в окружении сумасшедших художников? – спросил Кеннет.
– Ей нравилась такая жизнь. – Ребекка вырвала из альбома рисунок и, отложив его в сторону, принялась за другой. – Друзья называли ее королевой лондонской богемы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124