Он уже чертовски устал от того, что всякий раз, когда Клер начинает испытывать угрызения совести, она скрывается от него, как кролик в норе.
Глава 12
Этой ночью Клер спала плохо. Когда она подпадала под чары Никласа, ей было легко оправдать свое поведение. Ведь поцелуй — это всего-навсего поцелуй, штука щекотливая, но не греховная. Однако увидев себя глазами Тегвен, девушка была вынуждена взглянуть на свое поведение в ином, правдивом свете. Она не могла больше отрицать свою слабость и свое похотливое плотское желание.
Лежа без сна, она услыхала манящие, зовущие звуки арфы Никласа. Больше всего на свете ей хотелось броситься туда, откуда доносилась эта песня сирены, и забыть свою боль в тепле его объятий. Но тогда она уподобилась бы мотыльку, который, чтобы излечиться от тяги к свету, бросается прямо в пламя свечи…
Надевая свое строгое серое воскресное платье. Клер начала было гадать, будет ли на богослужении Тегвен и расскажет ли она другим о том, что видела. Однако гадать не имело смысла — вопрос состоял только в том, когда Тегвен раззвонит скандальную новость всем и вся. Она обожала быть центром внимания, а история о том, как школьная учительница целовала графа-демона, не имела себе равных. Если все еще не узнали об этом, то очень скоро узнают. По пути в Пенрит Клер догнала миссис Хауэлл, которая тоже направлялась в молельню. Когда Клер предложила подвезти ее, она с радостью согласилась и всю дорогу только и делала, что благодарила девушку за то, что та нашла ей работу в Эбердэрс. По всей видимости, до нее еще не дошла весть, ставящая под сомнение нравственность ее благодетельницы.
Они вошли в молельню, когда прихожане только что начали рассаживаться. Будь все как прежде. Клер обрела бы успокоение, увидев знакомые скамьи, выбеленные известью стены и любовно натертые воском деревянные полы. Но сегодня ее занимало другое: она пыталась определить, не бросает ли на нее кто-нибудь из прихожан странные взгляды.
Тегвен нигде не было видно. Когда Клер села на свое место рядом с Маргед, ее подруга тепло улыбнулась и кивнула в сторону Хью, который сидел между Оуэном и Тревором, старшим из сыновей Моррисов. Узкое личико Хью излучало счастье, а его маленькое тело согревала теплая, на совесть сшитая одежда, из которой вырос один из его приемных братьев. Когда Клер подумала о том, что этот мальчик, у которого впервые за его короткую жизнь появился настоящий дом, пережил в шахте и что вытерпел от своего жестокого отца, се собственные проблемы показались ей менее важными. Дьякон на амвоне объявил название сегодняшнего религиозного гимна, и все запели. Музыка была неотъемлемой частью методистского богослужения, и Клер всегда чувствовала, что пение приближает ее к Богу больше, чем молитва. Когда она запела, напряжение в ее душе начало понемногу спадать.
Но ее спокойствие продлилось лишь до того момента, когда в молельню вошел кто-то из припозднившихся прихожан. Среди последовавшего затем шушуканья Клер уловила свое имя. Охваченная мучительной тревогой, она закрыла глаза и приготовилась к тому, что должно было произойти.
В Сионской молельне не было постоянного проповедника, поэтому богослужения проводились либо разъездными священниками, либо самими прихожанами. Сегодня проповедь читал священник по имени Маркросс, приехавший из соседней долины. Когда шушуканье достигло его ушей, он оборвал проповедь и громовым голосом спросил:
— И что же, позвольте узнать, может быть более важным, чем слово Божие?
Снова последовало перешептывание, затем скрипнуло дерево — кто-то поднялся со скамьи. И наконец на всю молельню прозвучал пронзительный женский голос:
— Сегодня среди нас присутствует порок. Женщина, которой мы доверили наших детей, — грешница и лицемерка. И она еще имеет наглость сидеть вместе с нами здесь, в доме Господа!
Клер непроизвольно стиснула губы — она узнала этот голос, он принадлежал матери Тегвен. Гвенда Илайес всегда считала, что место женщины — дома, и никогда не одобряла ни того, что Клер работает учительницей, ни ее поведения вообще. И теперь у миссис Илайес было оружие, чтобы наконец наказать Клер за все их многочисленные споры.
Маркросс нахмурился.
— Это тяжкие обвинения, сестра. У вас есть доказательства их истинности? Если нет, то сядьте и замолчите. Дом Господа — не место для досужих сплетен.
Головы всех прихожан повернулись к миссис Илайес. Это была высокая, грузная женщина с лицом, каждая складка которого выражала праведность и добродетель. Воздев руку, она трубно возгласила:
— Клер Морган, дочь нашего любимого проповедника и учителя наших детей, упокой Господи его душу, предалась порочному сладострастию. Три дня назад она переехала в дом лорда Эбердэра, того самого, которого называют графом-демоном. Она заявила, что будет у него экономкой. Однако вчера вечером моя дочь Тегвен, которая работает в Эбердэре, застала эту бесстыжую потаскуху в объятиях графа. Она была полуголой и вела себя с величайшей непристойностью. Слава Богу, что мое невинное дитя не застало ее в момент прелюбодеяния!
Взгляды всей паствы обратились к Клер. Друзья, соседи, бывшие ученики смотрели на нее с изумлением и ужасом.
Хотя некоторые явно не поверили обвинениям миссис Илайес, на других лицах — слишком многих — было написано, что Клер уже осуждена.
— Что вы можете сказать в свое оправдание, мисс Морган? — испытывая очевидную неловкость от того, что его втянули в местную распрю, спросил Маркросс. — Прелюбодеяние — это всегда грех, но он особенно отвратителен, если его совершает человек вроде вас, облеченный доверием общины.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149