Однако выбрала его. Надо бы сказать ей что-то нежное и ласковое…
Вот только Дрю не выносил лжи.
— Почему? — спросил он. — Зачем ты мне солгала?
Габриэль вздрогнула и отстранилась.
После минутного молчания она тихо ответила:
— Разве нужно об этом спрашивать?
Дрю повернул голову и заглянул ей в глаза. Господи, какие они синие! Как неотрывно смотрят на него! И нежность, почти любовь, шевельнулась в нем.
Но он не хотел любви, не доверял ей. Он понятия не имел, что такое любить и быть любимым.
— Я же просил тебя никогда мне не врать. — Голос его прозвучал слишком резко.
— Я ни о чем не жалею, — тихо ответила Габриэль. — И никогда не стану жалеть о том, что сейчас случилось. И ты, пожалуйста, не жалей.
Дрю и не жалел. В глубине души он совсем об этом не жалел. Вот это его и уязвляет.
Уязвляет? Черт побери, просто ужасает!
Он провел ладонью по лицу Габриэль, очертил пальцем приоткрытые губы.
— В чем еще ты мне солгала? — спросил он тихо.
Габриэль молчала, и Дрю понял, что лжи было немало. Сердце его сжалось. Вряд ли он сможет вынести очередную ложь.
— В чем еще? — настойчиво повторил он.
Она сжала его ладонь своими дрожащими пальчиками.
— Есть кое-что… о чем я тебе рассказать пока не могу.
— За тобой никто не гонится, — предположил Дрю, прямо глядя ей в глаза.
Габриэль кивнула:
— Да, это верно.
— Но почему ты не можешь рассказать мне все как есть?
— Потому что я сама не знаю всего. Знаю только, что человек, которого я очень любила, был убит. И убийца стрелял в меня.
— Человек, которого ты любила? — В сердце Дрю шевельнулась ревность, чувство прежде незнакомое и очень неприятное.
— Кто это?
— Родственник.
— А точнее, — процедил Дрю, — твой отец-банкир, решивший тебя продать в уплату за свои долги. Или друг, который пострадал, когда хотел тебе помочь.
Дрю вдруг понял причину своей злости: Габриэль: ему стала чересчур близка, потому-то каждая ложь ее — точно нож в сердце.
Он резко отодвинулся, застегнул рубашку, надел штаны. И швырнул Габриэль ее одежду, не обращая внимания на боль в ее глазах.
— Дрю?
— Одевайся, — холодно ответил он, отвернулся и пошел к коням. И даже зажмурился, терзаясь острым сожалением. Нет, он должен освободиться, забыть эту женщину! Но как это сделать, если она задела его сердце, чего прежде не удавалось никому? И как можно любить женщину, которой не веришь?
Мысленно он помимо воли услышал голос отца:
«Твоя мать была шлюхой. Ты не мой сын. Ты это хотел узнать?»
Нет, он не хотел этого знать — просто понимал, что знать надо. Только лучше бы это знание пришло потом, ко взрослому мужчине, а не к одинокому несчастному мальчугану, который никак не мог уразуметь, почему его так ненавидят. Узнав причину, он уже потерял способность верить. И пришел к убеждению, что вообще не достоин чьей-то любви.
На вот он побывал на небесах — и только затем, чтобы оказаться низвергнутым в преисподнюю.
Он обернулся. Габриэль одевалась. Короткие волосы, растрепавшиеся в страстных объятиях, припухшие от поцелуев губы… В глазах ее стыла мольба, но держалась она прямо и гордо.
— Я никогда об этом не пожалею, — повторила она с вызовом.
Дрю до боли хотелось обнять ее, нашептывать сотню ласковых слов, снова слиться с ней в упоительном ритме страсти. Более того, он знал, что Габриэль с радостью откликнулась бы на его зов.
Но он ей не доверял.
— А я уже жалею, — с горечью ответил Дрю. — Едем.
Вскочив на лошадь, он поскакал прочь и даже не оглянулся. Пусть себе едет одна и глотает пыль из-под копыт его лошади.* * * Габриэль понимала, что совершила ошибку. Она понимала это с самого начала, но не представляла всех ее ужасных последствий. До тех пор, пока не увидела во взгляде Дрю опустошенность, боль и отчаяние. Этот взгляд отвергал ее бесповоротно.
Ей хотелось рассказать ему все. Всю правду. Но разве она смеет? Она же знает, с какой любовью и заботой Дрю относится к Кингсли. Как же она могла сказать, что его друг — убийца? Разве можно заставить его выбирать между нею и другом? А что, если бы он выбрал Кингсли?
Тогда бы она просто умерла.
Но как же ей больно вот сейчас, сию минуту! Хуже, наверное, и быть не может. И, в конечном счете, что лучше? Чтобы Дрю предпочел ей Кингсли — или чтобы уехал прочь, даже не оглянувшись?
Габриэль все еще помнила жар его тела, силу его рук, нежность поцелуев. И смутно сознавала, что горячие слезы текут по ее щекам.
Что же она наделала?
12.
На следующее утро Габриэль, подпрыгивая на сиденье хозяйственного фургона, изо всех сил высматривала, не появились ли где индейцы. Ей казалось, что перед ней лежит совершенно безжизненная равнина. Прерия — это бескрайняя, выжженная солнцем земля, кое-где поросшая редким кустарником и отмеченная редкой россыпью камней, этот унылый ландшафт вполне соответствовал ее мрачному настроению.
Она провела беспокойную ночь. Может быть, рассказать обо всем Дрю? Может быть, доверить ему, его чутью и врожденной порядочности свою жизнь? Да, Габриэль хотелось открыться ему… Но что, если Дрю ей не поверит? Что, если ей придется оставить перегон и она никогда не узнает всей правды о Кингсли? И, что еще хуже, если она расскажет обо всем Дрю, не поставит ли она тем самым и его в опасное положение?
Фургон подпрыгнул на камне, который Габриэль не заметила, — и девушка едва удержалась на сиденье. Нет, надо быть повнимательнее, подумала она и, крепче сжав поводья, тяжело вздохнула.
Готовя завтрак, она из разговора двух погонщиков узнала о Кингсли кое-что новое. Оказывается, он создал свое ранчо «Круг-К» двадцать пять лет назад, располагая достаточной суммой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112