Нигде ни деревца — только неоглядная даль, пустынная и на свой лад прекрасная и величественная.
— Чем-то здесь похоже на горную Шотландию.
Керби взглянул на Дрю.
— Скучаешь по родине?
— Скучаю по зеленым холмам и по звукам волынки.
Керби усмехнулся.
— Ну, в этом я с тобой согласиться не могу. Слышал однажды, как какой-то шотландец играл на волынке около стада. Коровы чуть до самого Нью-Йорка не рванули.
Дрю улыбнулся.
— Тоже неплохой способ перегонять скот.
— От скота останутся лишь кожа да кости. Ни цента за них не получишь.
— Ну тогда я тебя такой музыкой не осчастливлю.
Керби удивленно вздернул бровь.
— А ты что, умеешь играть и на волынке?
— Немного. Однако в Америку я с собой волынку не захватил.
Помолчав немного, Керби спросил:
— Ты никогда не подумывал о том, чтобы вернуться назад?
— Нет. Мне там делать нечего.
— А как же титул?
— Ах, титул! — Дрю глубоко вздохнул. — Титул — это великолепно! Люди кланяются тебе, расстилаются перед тобой, даже если у тебя нет ни фартинга за душой, даже если ты за всю жизнь пальцем о палец не ударил, а лишь дал себе труд родиться на свет. Нет, титулом я не горжусь. Может быть, потому мне нравится Америка. Бедняк здесь может стать богачом, если будет усердно трудиться. Взять хотя бы тебя. Ты мне сказал как-то, что этот юнец Гэйб похож на тебя самого в далекой молодости. А сейчас ты владеешь чуть не половиной Техаса.
Керби немного помолчал, а когда заговорил, голос его охрип от волнения. Такого прежде за ним не водилось.
— Да, парнишка похож на меня прежнего. В его возрасте я был таким же, на все готовым, отчаявшимся юнцом, когда явился на «Круг-К». Моего отца убили в войне за независимость Техаса, а через год умерла моя матушка. Банк забрал нашу ферму, правда, там мало что было забирать. Мне было семнадцать, брату — одиннадцать. Я нищенствовал и воровал. На все пускался, только бы брат не умер с голоду.
Больше Дрю не в силах был выслушивать признания Керби. Нет, Габриэль не права, твердил он себе, Керби не мог быть убийцей, но и сам при этом боялся признаться себе, что он, Дрю, дурак. Он просто не может допустить мысли, что спасенный им от убийц человек — сам убийца.
— Ты когда-нибудь совершал поступки, о которых потом жалел? — спросил Керби. — Я имею в виду — жалел всю жизнь?
Дрю стало не по себе.
— Да… но я думаю, что так бывает с каждым, а у меня для этого оснований больше, чем у многих людей. Керби нетерпеливо фыркнул.
— Сомневаюсь. Ты хороший человек, Дрю Камерон. Желал бы я, чтобы у меня было с десяток таких, как ты.
Дрю махнул рукой, словно отметая слова Керби:
— Но для меня это лишь игра, Керби. Всего только приключение.
— Ты просто хочешь уверить себя в этом, но не очень-то получается, правда?
Дрю покосился на него:
— Не понимаю, что ты имеешь в виду?
Керби пожал плечами.
— Если б ты считал жизнь игрой, ты бы не вкладывал столько души в свои поступки. И не рисковал бы жизнью, как во время бури, когда гибли люди, и не связывался бы с нашим коровьим делом — ведь потерь и разочарований в нем не счесть.
Он немного помедлил, а затем добавил:
— Но я, Дрю, все это время наблюдал за тобой. У тебя хорошо получается. Ты умеешь обращаться и с лошадьми, и с коровами. И мои люди в большинстве своем пойдут за тобой в огонь и в воду.
— Но мне это совершенно ни к чему, — отрезал Дрю.
— Пусть так, — согласился Керби. — Но ты способен рисковать.
Дрю испытующе взглянул на приятеля:
— А ты? Ты разве не любишь рисковать?
— Люблю. Но у меня не слишком хорошо получается. У меня сердце рвется пополам, если умирает хоть один теленок. А когда погибает человек… ну, я тогда каждый раз клянусь, что больше никогда не поведу стадо. И не могу сказать, что меня заставляют пускаться на риск только возможные барыши. Мне нравятся бескрайние просторы, особенно в такую ночь, как эта. Посмотрев на звездное небо, Керби вздохнул:
— Но при этом я чувствую себя чертовски одиноким. Двадцать пять лет я пытаюсь свести до минимума риск для погонщиков и скота. Хочу только сам рисковать жизнью. И все же всякий раз, думая о том, что произошло за эти двадцать пять лет, я не уверен, что мое поведение оправданно.
Он повернулся к Дрю и встретил внимательный взгляд шотландца.
— Надеюсь, ты не повторишь моих ошибок. Мне страшно представить, что через двадцать пять лет ты разделишь мою судьбу. Ни жены, ни семьи, ни настоящих друзей. Я бы врагу всего этого не пожелал, не то что другу.
Дрю гадал, что ответить, но Керби вдруг сказал:
— Ну, я думаю, лошади отдохнули.
С этими словами он вскочил в седло и пустил своего жеребца легкой рысью.
Дрю, тронутый откровенным признанием приятеля, с минуту смотрел ему вслед. Его немало смутило, что Керби почему-то свой личный пример распространяет на него, Дрю.
* * *
Впервые Верный вильнул хвостом и лизнул Габриэль в лицо. Это было как бальзам для раненого сердца, но успокоилось оно ненадолго. Девушку уже почти не волновало, рассказал Дрю обо всем Керби или нет. Она видела боль в глазах Дрю и знала, что это она ее причинила.
Вернувшись в лагерь, Габриэль привязала Верного к колесу главного фургона и огляделась в поисках занятия, которое помогло бы удержаться от слез. Затем налила себе кофе, попробовала и выплеснула. Погонщикам бы он понравился. В таком кофе подкова и впрямь не утонет. Девушка потыкала ложкой бобы — вроде бы уже мягкие… Больше делать было нечего. Она бросила на тлеющие угли растопку и села около костра, глядя, как солнце спускается за горизонт.
Раздались шаги, и она увидела Дэмиена. Он присел на корточки у огня, налил себе кофе и, осторожно держа горячую кружку в руках, сказал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112