— Не чета нам, поняли? — И, помолчав, предупредила строго: — Ежели кто хоть пальцем посмеет тронуть глаза выцарапаю.
Тем временем пришла в себя Тузиха. Боясь потерять свой авторитет в камере и видя, с каким вниманием узницы слушают Завидову, она решила действовать с прежней наглостью.
— Заткнись, Манька! — крикнула она взбешенно. — Не капай нам на мозги. И запомни: ежели твоя доктурша не подчинится мне, в параше удушим и тебя и её!
— Плевать я на тебя хотела, — бесстрашно бросила Завидова.
— Это на меня-то плюешь?! — прохрипела Тузиха и вдруг завопила: — Бей её, лахудру!
Женщины не двинулись с места.
— Бей сама, коли невтерпёж, — сказал кто-то ядовито-насмешливо.
Тузиха рванулась вперёд, но тут же замерла на месте. В руке Завидовой сверкнула финка.
— Ещё шаг, и я распотрошу тебя, — решительно проговорила Маня.
Воинственный пыл Тузихи сразу остыл. Оглашая камеру похабной площадной бранью, она так и не отважилась приблизиться к Варе.
— Что, нарвалась? — посмеивались над ней женщины.
— Не я буду, коли не прикончу их обеих, — не унималась Тузиха, но чувствовалось, что никого не пугали её угрозы.
Симпатии арестанток были на стороне Завидовой, и в этом заключалось самое страшное для Тузихи: авторитет уходил от неё.
Узницы разошлись по своим местам. Постепенно угомонилась и Тузиха, хотя в глазах её всё ещё горело затаённое, но бессильное бешенство.
— Пойдёмте, Варвара Васильевна!
Завидова взяла Варю под руку и повела в угол камеры, где на нижних рядах находилось её место.
— Вот здесь, рядышком и устраивайтесь, — сказала она и кивнула в сторону Тузихи: — А на эту дуру плюньте. Я не таких обламывала.
В углу, рядом с окном, было сравнительно чисто. По соседству с Завидовой размещались две молодые девушки. Они потеснились, уступая место Варе. Маня дала ей свою подушку, одна из девушек предложила матрац.
— А Вы как же без матраца? — спросила Варя, тронутая такой заботой.
— Берите, берите, — настоятельно проговорила девушка. — У меня их два… одним обойдусь. Может, брезгуете, но на досках жёстко Вам будет.
Варя поблагодарила её и устроилась на узком, набитом соломой матраце.
И час, и другой пролежала она, предаваясь невесёлым думам. Перед глазами стояли дети, муж… Она понимала, как им будет тяжело, тоскливо без неё. Но всё же ей тяжелее. Они дома, вместе, на свободе. А она в этой страшной камере…
Варя обвела взглядом спавших женщин. Вряд ли у кого из них была семья. Вряд ли кто сокрушался там, на свободе, об их участи. Так, бесследно, они уйдут из жизни, отверженные и загубленные жертвы нужды. Варя чувствовала, что большинство из них смотрит на неё, как на человека из чужого и враждебного им мира. Злость и зависть пререполняли их, оттого что она не такая, как они, что у неё есть семья, что она опрятно одета и попала сюда не за убийство, не за воровство, не за проституцию. Сегодня они ещё мирятся с её присутствием, а завтра злость и зависть, возможно, заставят их наброситься на неё и разорвать. Так собаки частенько разрывают пришлую собачонку с чужого двора. И Варе захотелось избавиться от их общества. Пусть одиночество, пусть узкий каменный мешок, но только быть подальше от этих изуродованных жизнью и потому злых и завистливых существ.
— Чую, тяжело Вам, Варвара Васильевна, — сказала сочувственно Завидова, видя, как Варя лежит, уставившись раскрытыми глазами в потолок. — Вы бы заснули. Сон, он помогает забыться, думы мучительные отгоняет. Я завсегда, как невыносимо горько на душе становится, стараюсь спать. Иной раз хочется заснуть так, чтобы никогда не просыпаться. Надоело жить, и свобода не мила. На что мне солнце, небо синее на что, когда холодно на сердце и радости никакой?
Варя обернулась к ней, встретилась взглядом с её печальными серыми глазами.
— Нельзя так, Маня! Ты молода, тебе ещё жить и жить!
Завидова грустно усмехнулась.
— Зачем она мне, такая жизнь? Ну, выйду отсюда, а дальше что? Опять по рукам пойду. Вот нынче связалась с одним. В любви мне клялся. А сам ворюга, каких мало. Обокрал где-то квартиру, принёс мне нарядов разных и говорит: «Вот тебе, милашка моя ненаглядная, подарки. За любовь и за ласки твои»! В ту же ночь полиция ко мне нагрянула, обыск сделала, ну и угодила я за «подарки» возлюбленного сюда как воровка. А Вы говорите — жить! Для чего? Чтобы такой, как Тузиха, стать?
— А это страшилище боится тебя, — заметила Варя.
— Кабы не финка, то не боялась бы, — ответила Маня. — Через ту финку все меня тут остерегаются. Благо, что сам начальник тюрьмы снабдил меня ею.
— Неужели сам начальник? — не поверила Варя.
— Сам, — подтвердила Маня. — Ублажаю я его по ночам, приглянулась ему. Вот он и дал мне финку. Доноси не доноси, никто её не отберёт у меня. Боюсь только, ночью кто выкрадет, да меня и пырнёт той финкой под сердце. И такое бывает. А покуда она при мне — никого не боюсь, и Вас, Варвара Васильевна, никому в обиду не дам.
— Спасибо, Маня! — обняла её Варя.
— Уж какое тут спасибо, — вздохнула Завидова. — В долгу я перед Вами, Варвара Васильевна, за Выборгскую сторону. И от всего сердца совет Вам хочу дать: добивайтесь, чтоб перевели Вас отсюда. Покуда я с Вами рядышком, никто не тронет Вас, а как уйду на ночь к начальнику, всякое может с Вами статься. Придётся финку Вам оставлять…
— Не надо, — возразила Варя. — Беды не оберешься с ней.
Под вечер Завидову вызвали к начальнику тюрьмы. Уходя, она сказала во всеуслышанье:
— Варвару Васильевну не трогать. Кто обидит её — тому несдобровать. Памятью матери моей клянусь — кишки обидчице выпущу. — И, взглянув на Тузиху, добавила: — Особливо тебе, Клавдия, говорю про то.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24