СМЯТЕНИЕ УМОВ И ВОССТАНИЕ
В Москве творились чудные дела. Еще недавно с ликованием встречали царя «Дмитрия». А теперь его изуродованный и оплеванный труп после трехдневного позора вывезли за город и, бросив в яму, прибили колом к земле, дабы «чародей» не смог восстать из мертвых.
Убийство двух царей за один год – такого в отечественной истории еще не случалось. Смятение в умах и душах подготовило народ к новым чудесам и знамениям. И они не замедлили явиться.
Люди шептались, будто на могиле самозванца по ночам зажигались огоньки и раздавалось дивное пение. Да и как этому не поверить, если в ночь после его гибели вдруг ударил мороз, державшийся целую неделю. На полях промерзли хлеба, пожухли трава и листья на деревьях.
Поползли слухи, крайне неблагоприятные для нового царя. Появились листы с известием о том, что царь Дмитрий жив; сам Бог вторично укрыл его от изменников. Общественное мнение восстанавливалось против Василия Шуйского.
Власти стали доискиваться, откуда взялись провокационные прокламации. Следы привели к дому Романовых.
Дело в том, что очередной государственный переворот пробудил в душе Романова-Филарета прежние честолюбивые мечты. Конечно, бывший щеголь и кутила не помышлял о сложении духовного сана и возвращении в мир. Тогда расстриги на Руси пользовались самой дурной славой. Но был у Филарета девятилетний сын Михаил. Он имел право занять трон как племянник последнего законного царя Федора Ивановича. По стране пошли толки (по-видимому, с подачи Романовых) о возможности его избрания царем.
Пробуждать сомнения в праве Шуйского занимать трон, вызывать брожение умов было в интересах Романовых. Но многие люди, которые уже раз поверили в то, что маленький царевич чудесным образом избежал смерти в Угличе, готовы были поверить и во второе спасение Дмитрия.
Вряд ли в мыслях у Филарета был вариант нового появления призрака царевича Дмитрия. Он желал воспользоваться памятью о Дмитрии для того, чтобы снизить авторитет нынешнего царя и напомнить о родовой преемственности династии Ивана Грозного (хотя прямых династических наследников не осталось).
Власти не стали жестоко карать Романовых. Для пресечения суеверных толков тело самозванца было извлечено из могилы, сожжено на костре, а пепел развеян по ветру. (Ясно, что таким способом суеверия не только не искоренишь, а скорее укрепишь.)
Филарета лишили сана патриарха. На его место поставили Гермогена, отличавшегося твердым характером и решительностью и способного, по расчетам правящей элиты, удержать народ в спокойствии и покорности.
Однако ситуация становилась все более взрывоопасной. Начинались серьезные смуты, в которых порой принимали участие даже представители низшего духовенства. «Взбесились тогда многие священники и иноки, – повествовал один церковный автор, – и чин священства с себя свергли и много крови христианской пролили». Как видим, в ту пору многие священнослужители были более близки к народным массам, чем к правящим кругам.
В народе не могло быть глубокого уважения и доверия к новому царю. Вот как характеризует его Г.В. Вернадский:
«Прирожденный интриган, он не гнушался солгать, если это отвечало его интересам. В свое время по поводу смерти царевича Дмитрия Шуйский утверждал, что это был несчастный случай. Когда появился претендент на престол – Дмитрий, Шуйский поклялся, что он – действительно царевич, чудесным образом спасенный от гибели. Теперь он публично o бъявил, что этот Дмитрий был самозванцем, а настоящий царевич действительно умер в 1591 году, как мученик, от рук злодеев».

Царь Василий Шуйский. Рис. 1672 г.
Чтобы пресечь кривотолки, было решено раз и навсегда покончить с «проблемой царевича». Его канонизировали как мученика, в связи с чем его мощи доставили в Москву и поместили в соборе Архангела Михаила. Эта политическая акция не имела желаемых результатов. Бежавшие за границу и оставшиеся в России сторонники Дмитрия продолжали утверждать, что он остался в живых.
Царь Василий Шуйский, будучи ставленником бояр, естественно, проводил политику, отвечавшую исключительно их интересам.
Остальные социальные группы чувствовали себя обойденными. Казаки собирались идти походом на Москву, среднее и низшее дворянство открыто высказывало недовольство правительством, крестьяне глухо роптали, не видя никаких послаблений. Некоторые воеводы и князья не желали признавать законность власти Василия, ибо он не был избран Земским собором.
На престоле Шуйский держался непрочно. Тем более что на западной границе вновь стало неспокойно. Польские шляхтичи желали реванша. Масла в огонь подливали некоторые сторонники Лжедмитрия, бежавшие за рубеж, например, Молчанов, выступивший от имени якобы живого самозванца.
Однажды польские власти задержали подозрительного русского, который пробирался из Венеции в Московию. Его привели к Молчанову. Выяснилось, что это Иван Исаевич Болотников. В юности он был холопом князя Телятевского, состоял на военной службе. Бежал от хозяина на Дон и стал вольным казаком. В стычке с татарами он попал в плен, был продан в рабство туркам, после чего несколько лет «рабычил» на галерах. Ему удалось бежать в Венецию. Узнав о смуте на родине, он решил вернуться домой.
Молчанов проникся уважением к Болотникову – личности действительно незаурядной и достойной – и решил направить его к воеводе Путивля князю Шаховскому, противнику Шуйского, чтобы организовать народное войско. По-видимому, Молчанов именем Дмитрия назначил Болотникова главнокомандующим (большим воеводой) еще не существующей повстанческой армии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134