Петьке Маремухе все понравилось у меня в кухне: и моя постель на печке, и разложенный в духовке инструмент, и окно, выходящее во двор. Пока Петька все разглядывал, трогая коротенькими и пухлыми, как у девочки, пальцами, я сидел на табуретке и выковыривал булавкой занозу.Возле меня на краешке плиты, мигая, горела коптилка.Вытащив наконец английской булавкой занозу, я стукнул пяткой по полу, — чуть-чуть защемила расцарапанная ранка. Я сполоснул под умывальником руки и стал думать, чем бы угостить Петьку. И вдруг, вспомнив свою встречу с Григоренко, в саду, сказал Петьке:— А ты знаешь, Петро, что Котька сюда захаживает?— Куда? В совпартшколу?— В том-то и штука, что сюда!И я рассказал Петьке Маремухе о встрече с Котькой.— А ты бы взял ему и всыпал! — смело сказал Маремуха.— Легко тебе сказать — всыпал. Я бы всыпал, но видишь какое дело: его ж Корыбко в этот сад пускает.— А разве Корыбко тут работает?— Ну да! В том-то и фокус. Я сперва этого не знал и, когда застукал Котьку в саду, тоже удивился, чего он задается так, словно у себя дома. А потом вчера вечером смотрю — они вдвоем по двору идут. У Корыбко ножницы здоровенные и ведро с известкой. Спрашиваю одного курсанта, что этот старик делает, а курсант мне и говорит: «Садовником работает».— Вот оно что! — протянул Маремуха. — Ясное теперь дело. Раз Котька квартирант Корыбки, то теперь он свободно будет ходить сюда. Этот старый черт будет его пускать и когда яблоки поспеют.— Факт! — подтвердил я.— Ну, теперь Котька у вас все гнезда разорит. Ты знаешь, какая у него коллекция яиц? — сказал Петька. — Даже в городском музее такой нет. Он ведь давно собирает яйца. Такой здоровый, а все еще по деревьям лазает. Да, Васька! — спохватился Маремуха. — У меня же для тебя записка.— От кого?— А ну, угадай!— Ну скажи!— Нет, ты угадай!Петька вынул из кармана голубой конвертик и спрятал его за спину.— Ну, дай сюда! — закричал я.— Я дам, только ты побожись, что сделаешь одну штуку.— Какую?— Если тебя спросят, когда ты получил это письмо, скажи, что утром.— Так ведь сейчас же вечер!— Ну я знаю. А ты скажи, что я тебе занес его утром. Хорошо?— От кого письмо?— Поклянись, тогда скажу!— Ну, сам тогда возьму. Отдай письмо. — И я, шагнув к Петьке, схватил его за руку.— Я не дам, Васька. Вот верное слово — не дам. Порву, а не дам. Ой, не крути руку!Вырвать письмо было трудно. Я отпустил Петьку и сказал:— Ну хорошо. Я клянусь.— Что — клянусь? Ты хитрый. Скажи все, как полагается.— Я клянусь, что, если меня спросят, когда я получил письмо, скажу, что утром.— Ну тогда возьми! — И Петька протянул мне измятый конверт. Я быстро разорвал его и стал читать письмо. "Вася!Если у тебя есть время, приходи сегодня вечером ко мне, и мы пойдем вместе в иллюзион.Галя".
Я чуть не бросился на Петьку с кулаками.— Чего же ты мне не отдал письмо утром?— Я не мог, я с утра поехал с папой на огород.— А когда Галя тебе отдала письмо?— Сегодня утром. На базар шла за молоком и отдала. А что там написано? — И Петька попробовал заглянуть в письмо.— Подожди, — отстранил я Петьку. — А ты не мог забежать ко мне, как на огород ехал?— Ну, конечно, не мог. Я вез тележку: оставил бы на улице, и ее могли бы украсть.— Ну хорошо, — сказал я, — я скажу Гале, когда ты передал мне письмо.— Ой, не надо, Васька! Она будет думать, что я брехун.— Почему?— Да я сейчас шел по бульвару к тебе сюда. А она на качелях катается. Ко мне подбежала, спрашивает: «Ты передал записку?» Я говорю: «Передал». А записка у меня в кармане. А она спрашивает: «Когда передал?» — «Еще утром», — говорю.— Зачем же ты набрехал?— Ну и набрехал! Что сделаешь? — И Петька жалобно зашмыгал носом. — Она утром меня просила, чтоб я обязательно тебе передал записку. Я побожился, что передам. А потом забыл. Мне было стыдно сознаться, что я такой растяпа.Петька почувствовал, что заврался совсем. Он оглянулся и потом растерянно сказал:— Про огород я тебе выдумал нарочно… Я просто забыл.Ну как мне Петька все напортил! Если б он только знал!Теперь мне все было понятно. Галя из гордости перед Котькой не спросила меня, получил ли я записку. Видно, она очень ждала меня сегодня вечером. А я, дурак, выдумал этого Тиктора и так был холоден с Галей! Мне очень захотелось побить Петьку, но я сдержался и спросил:— А Галя с кем была на бульваре?— С кем? Ясно с кем: с Котькой! — ответил Маремуха, не догадываясь, как затронули меня его слова. — С Котькой! — весело повторил Петька. — Да, да! Он ее на качелях раскачивает. Галя кричит, боится, а он ее как раскачает — аж до самой верхушки дерева! Котька — ее симпатия.Теперь, после этих слов Петьки, я забыл и о футболе, мне стала противна моя собственная отдельная комната и все, все. Я представил себе, как Котька Григоренко раскачивал Галю на железных качелях, как скрипели при этом два высоких ясеня, как развевалось по ветру Галино голубое платье, обнажая ее длинные загорелые ноги, и мне сразу стало очень досадно. В НАС СТРЕЛЯЮТ — Ты пистолет почистил? — подлизываясь ко мне, спросил Маремуха.— Почистил.— Уже стрелял?— Нет еще.— Давай постреляем.— Постреляем.— А когда прийти?— Когда? — Я задумался: «А что, если пострелять сейчас!» — Слушай, — твердо сказал я Маремухе, — давай сейчас попробуем.— Где же ты будешь пробовать?— В сад пойдем, — ответил я и, вскочив на печку, взял зауэр.— В сад? Да что ты! Услышат, — сказал Маремуха.— И ничего не услышат. Там деревья, темно, никого нет. Там хоть бомбы рви — здесь ничего не слышно: дом заслоняет звуки. А курсанты все теперь ужинают, — ответил я и с зауэром в руках гулко спрыгнул на пол.— Не-ет, Василь. Я не хочу в сад. Пойдем лучше завтра к Райской брамке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69