Улучив момент, я разыскал в бассейне Генри Лоусона, приятеля
Крэнстона. Он вышел из раздевалки не сразу, и мне пришлось дважды
объясняться с полицейским, дежурившим у входа, но даже моя журналистская
"ладанка" не произвела на него должного впечатления. У меня закралось
подозрение, что эти несколько десятков тысяч полицейских в форме и в
штатском, крепконогие парашютисты в гольфах, переодетые агенты местной
службы безопасности и приглашенные из США сотрудники ФБР, которые должны
обеспечить безопасность и спокойствие Игр, получили строжайшие указания...
не доверять никаким документам.
Лоусон появился именно тогда, когда полицейский в третий раз
решительно двинулся ко мне. Левый рукав спортивной куртки Лоусона
перехватывала черная повязка. Генри, как и Крэнстон, учился в университете
Санта-Клары, жил с ним по соседству в общежитии и, кажется, был
единственным, с кем Джон дружил в команде пловцов.
- Добрый день, мистер Романько, - поздоровался Лоусон. - Вы, верно,
хотели бы что-то узнать о Джоне? Право, не уверен, смогу ли быть вам
полезен.
Я увлек Лоусона по коридору подальше от бдительного ока полиции. По
бесконечным переходам под трибунами олимпийского стадиона мы выбрались на
площадь. Она, как обычно, кишела народом, ветер надувал разноцветные
"паруса" огромных шатров, натянутых над временными кафе, почтовой и
справочной службами. Мы прошли мимо "человека-оркестра", не задерживались
возле "ангела" с двухметровыми крыльями, оклеенными серебристой фольгой. В
дальнем конце парка выбрали свободное местечко на лужайке и сели,
подставляя лицо горячему июльскому солнцу.
- Вы встречались с Джоном в тот день? - спросил я.
- Конечно. Мы вместе плавали. Но Джон закончил раньше, кажется,
почувствовал легкое недомогание. Такое бывает, когда ты в хорошей форме.
Потом обедали вместе в олимпийской деревне. Больше мы не виделись. А потом
- эта чудовищная новость...
- Вы тоже тренируетесь у Маккинли?
- Нет, - жестко, почти с ненавистью отрезал Лоусон.
- Но он - лучший тренер не только в вашем университете... - сказал я,
хотя и видел, как неприятен Лоусону разговор о Маккинли. - Почему же вы?..
- Почему же я тренируюсь не у него? Вы об этом хотите спросить меня,
не правда ли? - Лоусон хмуро посмотрел на меня. - Отвечу: я ненавижу
Маккинли за то, что спортсмен для него - лишь подопытный кролик.
- Если хочешь достичь большего... - начал было я, но Лоусон резко
оборвал меня.
- Мне неприятен этот разговор, мистер Романько. Я согласился с вами
встретиться только потому, что Джонни высоко ценил вас. И еще потому, что
знаю - вы сами в прошлом пловец, надеялся, что мы найдем общий язык.
Извините, но больше ничего нового я сообщить не могу. - Он поднялся.
- Подождите, Генри. Не сердитесь на меня. Я хочу в этой истории
разобраться. Джонни кое-чем поделился со мной, но, боюсь, не всем, что мог
бы рассказать о Маккинли.
Лоусон заинтересованно посмотрел на меня.
- Словом, я сомневаюсь, что Джонни попал в автомобильную
катастрофу...
- Вы тоже? - вырвалось у Лоусона, но он тут же овладел собой. -
Почему же?
- Это - долгая история. Я пока лишь собираю факты. Скажите, Генри:
Крэнстон, как всегда, был спокоен в этот день?
- Нет. Он показался мне рассеянным, отвечал невпопад. Явно был чем-то
озабочен. Я не придал атому значения - все мы перед стартом чуть-чуть не в
себе. Но мне бросилось в глаза другое - нервничал и Маккинли. Я застал его
в раздевалке, когда он курил. Это невероятно! Маккинли, который печется о
своем здоровье, словно английская королева, и вдруг - закурил!
- Что вы имели в виду, когда сказали, что Маккинли относится к
спортсмену, как к "подопытному кролику"? Его тренерские новшества?
- Не только и не столько. Я, если хотите, противник этой безудержной
химизации спорта...
- Да, но история с Мондейлом, если вы это имеете в виду, лишь
временно бросила тень на Маккинли.
- Конечно же, Маккинли не так глуп, чтобы сломать себе шею на
допингах, для определения которых уже создана аппаратура. Но разве мало в
мире рождается средств, о существовании которых никто еще и не
догадывается?..
- Так вы считаете...
- Нет, я ничего не считаю! Я поделился лишь догадками.
- Спасибо, Генри. Я оставлю вам свой номер телефона. Если у вас
что-то еще возникнет в памяти, не сочтите за труд, позвоните. - Я вытащил
из нагрудного кармашка кусочек белого лощеного картона и написал рядом с
киевским номер моего монреальского телефона. И вдруг подумал: вот так же я
давал свою карточку Джонни, он взял ее и на прощание помахал мне рукой...
- О'кей, мистер Романько! - сказал Лоусон и взмахнул рукой.
Я опустился на траву, подложил под голову сумку с фотоаппаратурой и с
удовольствием вытянулся во весь рост.
Где-то шла олимпиада, кипели страсти, кто-то радовался, кто-то
плакал, а мне хотелось закрыть глаза и забыться, ибо голова моя шла кругом
от множества непонятных, но таивших в себе скрытый смысл фактов.
Когда, наскоро пообедав, я открыл ключом, подвешенным на одной
тесемке с "ладанкой", свой бокс в пресс-центре, первое, что мне попало в
руки, был белый конверт без марки, на котором красивым каллиграфическим
почерком было выведено: "Мистеру О. Романько". Это не могло быть
приглашением на прием - на тех конвертах имя отстукивают на машинке; не
напоминал конверт и одно из "посланий", которыми засыпали нас
"доброжелатели", начинавшие обращения традиционным бандеровским "друже".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27